— Я хочу служить своему народу, бурхан. Он — хороший и добрый, мой народ, доверчивый и честный, но он плутает во мраке невежества и предрассудков. Сам по себе он выйти из этого состояния пока не может, а русские, невзирая на все их заверения, совсем не заинтересованы в его скором окультуривании… Я верю, что вы, бурханы, пришли помочь ему, поэтому я решил помочь вам! Я — честен и буду делать любую работу, которую вы мне поручите, хорошо.
Человек в тюрбане смутился, но тут же взял себя в руки:
— Вы думаете о нас лучше, чем мы есть.
— Я смотрю на вас глазами настоящего алтайца, которому не за что обижаться на небо. Оно никогда не приносило ему зла.
— Да, вы не лжете. Вы не подосланы, вы действительно пришли сами. Но вы пришли за своей мечтой и своей целью. Они могут не совпасть с нашей целью и мечтой!
— У меня нет иного пути, бурхан. Другие пути мною уже пройдены, и они не принесли мне удовлетворения!
Ыныбас взял чашу, допил ее содержимое, и ему стало непривычно легко и спокойно.
— Я вам сказал все. У нас иные цели, чем ваша.
— Я согласен, бурхан.
Человек в тюрбане поднял крохотный колокольчик и позвонил.
Дорога казалась бесконечной, но она не пугала Ыныбаса, Его пугало, что он может не успеть и Техтиек появится в аиле Оинчы раньше его.
Первую часть задания Техтиека Ыныбас выполнил: с Анчи все ясно, и никакими угрозами прыти ему не прибавишь. С людьми он не любил и не умел работать и, похоже, напрасно Техтиек возлагал на него столь далеко идущие надежды! Еще парней пять, много — десять, Анчи найдет, наобещает им золотые горы и, ничему не научив, отправит на верную смерть… Да и что может сделать десяток-другой воинов? Их бурханам нужны сотни, если не тысячи!.. Анчи обречен на гнев Техтиека, и ничем больше Ыныбас ему помочь не сможет, если бы даже и захотел…
А вот брату Оинчы он обязан помочь!
Зря бывший кам не принял его слова всерьез. Если он будет упрямиться и так же вести себя с Техтиеком, то Чейне станет вдовой раньше, чем он думает! Но Техтиек не просто его убьет. Он будет его пытать до тех пор, пока старый кам не отдаст все. И даже тогда, когда Оинчы отдаст действительно все, Техтиек будет продолжать его пытать, добиваясь уже невыполнимого!..
Дорога шла через лес, и Ыныбас снял ружье с плеча, зарядил его, положил поперек седла. Теперь ему не страшна никакая неожиданная встреча — ни с человеком, ни со зверем! Ыныбас не был охотником и стрелял в своей жизни мало. Но само оружие вселяло уверенность, приравнивало тщедушное и слабосильное существо к могучим богам уже тем только, что вручало право даровать жизнь или отнимать ее…
А вот Техтиек, в котором Ыныбас так и не заставил себя признать хана Ойрота, с оружием и без оружия чувствовал себя везде и всюду богом, наделенным именно правом казнить и миловать! Но если боги таковы, то они страшные боги… Впрочем, Ыныбасу ли осуждать богов, если он не научился еще разбираться как следует в людях? А Техтиек, похоже, в людях разбирался и говорил о своих принципах без малейшей тени смущенья:
— Человека не надо убеждать, хватит приказа. Если он не выполнил приказ, то другие слова до него уже не дойдут. Потому все просто: нарушил приказ — сам лишил себя права жить!
— Люди разные, — попробовал возразить ему Ыныбас, — одному нужен только приказ, другому — слова убеждения, а третьего надо просто попросить об одолжении…
— Чепуха! — отрезал Техтиек. — Все люди трусливы и глупы от рождения. Одни больше, другие меньше. К тому же, их слишком много развелось: на них не хватает ни еды, ни одежды! И не надо оставлять жить всех, это несправедливо. Жить должны только сильные!
Техтиек остался Техтиеком, хотя и воплотился в хана Ойрота.
Ыныбас подъехал к аилу Оинчы, спешился. Сам подвел коня к южному колу, привязал, повернулся к вышедшей из дверей Чейне с готовым вопросом. Но наткнулся на ее прямой, откровенный взгляд, совершенно незнакомый ему, странно волнующий и смущающий.
— Муж опять послал тебя за аракой?
— Его нет дома, Ыныбас.
— Куда же он подевался?
— К Учуру уехал. Дочка у Барагаа умерла. Всегда так у алтайцев! Дочка у жены, сын — у мужа. Будто по местам мешки с припасами разложены…
— А ты почему не поехала?
— Муж не разрешил. Сиди дома, сказал. Жди Ыныбаса. Вот я и жду… Дождалась!
Она попыталась стереть румянец со щек руками, но ей это не удалось, и Чейне резко отвернулась, склонила голову на грудь, зашептала быстро и взволнованно:
— Все равно я скоро твоей женой буду… Хворает муж, ночами плохо спит… А уснет — стонет: духи и бесы покоя не дают… Хоть бы они скорее задавили его!
Последние слова она произнесла со злостью, обидой, отчаянием.
— Не можешь с ним жить — уйди к отцу.
— Жить… С кем жить-то?
Волна жалости окатила Ыныбаса с головы до ног. Он подошел к Чейне, робко провел ладонью по ее черным и блестящим волосам, коснулся зашуршавших под рукой украшений чегедека, вздохнул:
— Да, Оинчы стар и тебе не нужен… Но ты могла бы уйти на следующее утро и никто бы тебя не осудил в горах! Но ты — осталась. Сама осталась! Зачем? Что ты хотела получить от Оинчы взамен? Он ведь и так хорошо заплатил твоему отцу!
— Я не знаю, Ыныбас, почему я осталась. Жалко было.
— А может, тебе захотелось от него поживиться? Ты же знала, что он знатный кам и потому не может быть беден!
— Нет-нет, Ыныбас! Я ничего от него не хотела!.. Чейне всхлипнула, ее узкие плечи сошлись к опущенному подбородку, а руки обхватили эти суженные беспомощные плечи. Вся она сгорбилась и поникла, вот-вот переломится пополам… Ыныбас зло отвернулся: она еще и хочет, чтобы ее пожалели! А за что ее жалеть, если она достойна только презрения?
— Почему ты до сих пор живешь в его аиле? Разве тебе не хочется спать с молодым мужчиной и иметь от него детей?.. Сколько тебе надо денег, чтобы ты вернулась к своему отцу Кедубу?
— Я не знаю. Я не хочу денег!
— Ты не хочешь иметь свой аил, в который могла бы привести любимого мужчину? — сдержанно рассмеялся Ыныбас. — Любая женщина только и мечтает об этом!
— Да, я хочу иметь свой аил! — резко повернулась Чейне, гордо встряхнув головой. — И хочу спать с любимым мужчиной и иметь от него детей! — Она шагнула к нему, выбросила вперед руки. — Ты — мой мужчина! С тобой хочу спать! От тебя хочу иметь детей!
Ыныбас испуганно отшатнулся — такими беспощадными и яростными были ее глаза.
— Возьми меня, Ыныбас! Сделай своей женой! Я не хочу больше ждать, когда умрет муж! Я сейчас хочу жить!
Она снова шагнула к нему, настигла, положила жаркие руки на плечи, заплела их на шее, прижалась.