Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Согласие русского на встречу заполучали несколько рискованно. Клео, звонивший Севастьянову, сказал, что приглашает его побеседовать по рекомендации адвокатской конторы «Ли и Ли». Русский не мог по телефону, находившемуся в помещении торгпредства и прослушиваемому их контрразведкой, подробно расспрашивать. Севастьянов, как следовало из намеков Ли, действовал без санкции, на свой страх и риск. А это у бюрократов — смертельный грех. Вполне возможно, русский решил сыграть личную игру. Интрижка с женой сотрудника посольства в Бангкоке — немаловажный штрих в пользу предположения.
Ведя «ситроен» эстакадой над лагуной, Бруно вздохнул. Далеко внизу напротив причала Клиффорда красные джонки, подняв плавники парусов, уваливались под ветер. Если бы Барбара приняла предложение на палубе посудины да Сузы... Если бы приняла.
Сбросил бы с рук «Деловые советы и защиту», «Индо-Австралийский», остановил бы захват «Нуган Ханг бэнк» и наплевал на «Мосберт холдинге» вместе с китайскими скорпионами Клео и Кротом, а в придачу на «Бамбуковый сад» и Крут! Да, он вынашивал большой жизненный план...
Возможно, Севастьянов вынашивает собственный большой жизненный план, связанный с женщиной, которая приходила к нему в номер в бангкокском «Амбассадоре»?
Если эта ящерица Клео оказался схваченным за хвост, именуемый Ли Тео Ленг, он же Амос Доуви, русским ловкачом — кто бы мог ожидать от бюрократа? — пусть хвост и останется в руках удачника. Хвост, даже при цене в восемнадцать миллионов, стоит ящерицы в любом случае.
Радиотелефон подал сигнал. Номер принадлежал его конторскому телефону в «Деловых советах и защите». На автомобиль вызовы шли по радио.
— Слушаю, — сказал Бруно.
— Рад вас слышать, дорогой господин Лябасти... Здесь стряпчий Ли из конторы «Ли и Ли».
— Взаимно, дорогой господин Ли. Взаимно... Внимательно слушаю вас.
— Только пожелание... Да, именно только оно. От членов коадъюторского совета. У них там складывается впечатление о необходимости передачи ваших дел.
— Передаче моих дел?
— Ну, да. У меня, знаете ли, сложилось вполне определенное впечатление из бесед с членами совета на этот счет. Этот город, знаете ли, господин Лябасти, Сингапур. Вы живете в нем десяток с лишним лет, не так ли? У меня сложилось определенное впечатление, что передача дел сыну в результате... в результате какого-то форсмажорного обстоятельства... скажем так. Вот... передача дел сыну. Он, кажется, в Бангкоке? Вот что подходило бы сейчас и вам, и ему. По наследству... Скажем так.
— По наследству?
— Скажем так, господин Лябасти. По законам этой страны, где, как писала одна журналистка, кровь голубая, а богатство старинное... Ваш сын сможет именно этими словами говорить о своих движимых и недвижимых активах. Вы — нет... Если согласитесь, такое же предложение получит и господин Сурапато. У него тоже прекрасный сын... Правда, в отличие от Жоффруа балбес, хотя и китаец...
Бруно обошел красный «фольксваген» со срезанными для фасона крыльями. Из окна высовывалась болонка с красными подтеками на шерсти под глазами. С языка тянуло слюну.
— Но ведь имущество и капиталы Клео формально принадлежат его отцу, — идиотски сказал Бруно.
— Господин Сурапато в эти минуты торопится к уважаемому бывшему депутату Лин Цзяо, который почувствовал роковое жжение в области грудной клетки...
— От имени кого вы говорите, господин Ли?!
— Никто не хочет скандала, господин Лябасти, из-за этих восемнадцати миллионов, незаконно присвоенных Клео и вами тоже. Вы не там их взяли.
— Севастьянов посещал вас!
— Севастьянов бессмертен, потому что он — государственный служащий. Нет его, будет другой... Необходимо ваше завещание. Вы патриот этого города, господин Лябасти, а у этого города, знаете ли, почти ничего нет своего, кроме репутации. Таким образом, вы обещаете все взвесить и последовать, скажем так, благоразумному совету. Да!
«Возьми себя в руки», — сказал он себе,
— Обещаю, — ответил в телефон.
— Вот и отлично. Я всегда вас считал, да и не только я, совершенно нашим. Ваш поступок не будет забыт. Ваши дети будут счастливы. Да... Всего доброго!
Ли разъединился.
Бруно набрал номер телефона квартиры на Кэйрнхилл- серкл. Слушал безответные гудки... Отец Клео уже ушел в мир иной?
Он представил поросшее дикой травой поле, холмы и рытвины, безобразные оползни оврагов и обрушившиеся участки каменной ограды китайского кладбища на берегу острова Пулау-Убин. Каждый раз, возвращаясь с рыбалки, Бруно приходилось пересекать запущенные аллеи, вдоль которых поднимались надгробия и мавзолеи, похожие на миниатюрные копии банковских зданий и торговых контор. Какое же архитектурное сооружение закажет Клео отцу? И будет ли его собственное надгробие поставлено Сун Юй в форме дорических колонн с фаянсовыми великоханьскими львами, как перед дубовыми дверями компании «Лин, Клео и Клео»?
Телефон на Кэйрнхилл-серкл ответил после десятого или пятнадцатого гудка. Бог, которому все эти долгие секунды молился Бруно, существовал.
В просторной квартире Клео Сурапато сквозняки гуляли по комнатам, бесстыдно, как покрывала танцовщиц, задирая над распахнутыми всюду дверями прозрачные белые занавеси. Выписанные на них каллиграфом поминальные черные иероглифы, казалось, метались сами по себе словно летучие мыши, вспугнутые среди бела дня. Дети с выпачканными сластями мордашками носились, визжали и кричали, отнимая друг у друга игрушки. Едва не опрокинули в спальне покойного поставец литой бронзы с жертвенными воскурениями перед лакированной табличкой с именами предков. Ни хозяева, ни гости ничего непочтительного в этом не усматривали. Депутат Лин Цзяо, бесспорно, скончался, и тело находилось в морге, но дух обретался в семье, в этом доме, наслаждаясь разноголосьем детской толпы, радуясь преумножению здорового и сытого, хорошо одетого потомства.
Клео улыбался родственникам, очень дальним, правда, скорее землякам, чем единокровникам, подгонял как положено нанятых официантов из ресторана гостиницы «Мандарин», изрекал банальности. А на душе камнем лежало сообщение Сун Юй, ездившей в госпиталь Елизаветы для юридического оформления кончины. Санитар, являвшийся агентом «Деловых советов и защиты», шепнул ей:
— Госпожа, ваш почтенный мертвый свекор посещал лабораторию, где ему делали внутривенные вливания витамина Б-двенадцать. Последняя инъекция содержала раковые клетки... Быстродействующие.
Кто?
Все гости казались на одно лицо, будто каждое покрывала марлевая маска, как у санитаров в морге.
Сухое горло саднило. Он много пил пива, чего раньше не делал, но мучила жажда, и Клео подумал, что, возможно, это из-за отсутствия слез, которые принесли бы облегчение. В туалете он попытался заплакать. Не получилось. И начинал закрадываться страх, что он непочтительный сын и дух отца истолкует его поведение как низменную жажду наследства, стремление к беспутной жизни с обретенными средствами.
Ох, сколько бы он дал, чтобы вернуться в то время, когда отец бил и бил из автомата по людям капитана Сы у озера Гашун Нгор в стране полудиких таджиков! Или когда легионер Бруно, жалкий и раздавленный собственной беспомощностью, кричал свою бессмысленную фразу с грузовика возле канала У Кэй!
Клео в раздумье, замешенном на неуместном в такие минуты озлоблении, прохаживался от стены до балкона в спальне отца, делая вид, что следит за воскурениями перед табличкой с именем покойного.
— Дедушка Клео, — сказала тихонько внучка бухгалтера его фирмы «Лин, Клео и Клео», — там звонит и звонит телефон...
Звуковой сигнал параллельного аппарата в спальне, конечно, отключили. Мигал только проблесковый зеленый огонек вызова.
Поколебавшись, Клео снял трубку.
— Клео, — узнал он голос Бруно Лябасти. — Севастьянов нам нужен как спасение... Я понимаю, у тебя траур... Но, чтобы его не справляли через несколько дней по нас самим, выполняй приказ. Парень должен принять подарок от вас с Кротом! Что он заявил на встрече с вами?...