Совсем не глупо. И тебе не за что извиняться. Эти места дурацкие.
– Вовсе нет, – всхлипываю я.
– Да, если отказали тебе. Очень хочется поехать и закидать их яйцами. – Я уже не плачу, а смеюсь и чувствую, что он тоже улыбается. Но глаза, когда он отстраняется посмотреть на меня, серьезные. – Я и не подозревал, что ты разослала резюме стольким компаниям.
– Ну, да… – Вытираю слезы рукавом, избегая его взгляда. – Так неловко. Особенно когда у тебя стабильная работа. Я не знала, поймешь ли ты.
– Я бы понял, – мягко отвечает он. – И мне бы хотелось быть рядом. Поддерживать тебя, поднимать настроение. Чтобы ты рассказывала о плохих новостях мне, а не справлялась в одиночку.
– Будто заново документы в университет подаешь, – признаюсь я. – Я тебе не говорила, но где-то через два года после школы мне захотелось пойти в колледж, я разослала письма в университеты по всей стране. Было столько надежд, думала, хоть один согласится меня принять. А потом наблюдала, как один за другим приходят письма с отказами. Родители предложили вместо этого подать заявления в местные, общественные колледжи, потому что им средний балл неважен, но к тому времени я уже была… не знаю. Вымотана.
Он отвечает совсем не так, как я ожидала. Не начинает строить меня, зачитывая список целей, которые нужно себе поставить и выполнять, несмотря ни на что, без исключений. Не говорит, что я должна была лучше стараться в школе и больше внимания уделять образованию или что будь я более целеустремленной, то уже получила бы степень бакалавра и отличную работу с высокой зарплатой. Не говорит, что я плохо спланировала свою жизнь и мне уже за двадцать, а я так ничего и не добилась.
Вместо этого он спрашивает:
– А что ты хотела изучать?
– Не знаю, правда. Считала, что пойму уже в процессе. Никогда не задумывалась о конкретной специализации. Мне только хотелось найти работу, куда я бы каждый день ездила с удовольствием. Какое-нибудь местечко с приятными людьми, как вторая семья. Что-нибудь, где я буду чувствовать себя своей и на своем месте.
В его глазах столько тепла и понимания, что я растекаюсь счастливой лужицей.
– Как «Барахолка».
– Да. И не важно, что оплата там самая низкая. Было весело – вот что главное. С Мелиссой, конечно, не без проблем, но зато мы каждый день виделись с Брэнди. И мне нравилась та атмосфера. Так… уютно. Знакомо. Музыку мы слушали, какую хотели. И мне нравилось готовить экспозиции и расставлять все по-новому для несуществующих посетителей. Прятать в разных местах енота Тоби. Никогда я уже не найду такую работу.
Он не говорит: «Конечно, найдешь», а только обнимает крепче, позволяя выплакаться до конца.
– Мне так жаль. Если бы я знал, никогда бы не шутил о работе и колледже. И так-то не стоило. А если я как-то смогу помочь, позволишь?
– Вряд ли ты чем-то можешь помочь.
Он глубоко вздыхает. Большим пальцем вытирает мне слезинку.
– Я рядом, хорошо? – Берет меня за плечи и мягко сжимает. – И это не пустые слова. Я здесь. И хочу, чтобы ты со мной говорила. Когда тебе грустно, я хочу знать почему. Знать, что ты чувствуешь, чтобы я мог разделить эти чувства с тобой.
Мне приходится отвести взгляд, потому что от эмоций в его глазах сердце сжимается. Его будто тугим корсетом стягивает осознание этого нового, доброго, сочувствующего Николаса. Под тяжестью взгляда становится трудно дышать. Хочу верить, что он говорит искренне, но не могу.
Сейчас он милый, сопереживающий, но взять хоть неделю до этого. Что, если у меня будет плохой день, я ему расскажу и столкнусь не с милым и сопереживающим, а с тем, другим? С тем, кто отстранялся от всего, стоило оказаться перед чем-то неприятным? Тот Николас рано или поздно вернется и заставит меня пожалеть о том, как я открылась.
Не могу забыть его слова: «Наоми не нужна работа», «Не наказывай меня за то, что я могу позволить себе хорошую машину». Его горечь, когда я помешала ему принять то предложение в Мэдисоне. Он может извиниться тысячу раз, но я все равно буду гадать, действительно ли он имел в виду то, что сказал. Верит ли он в меня.
– Чем бы тебе ни захотелось заняться, я тебя поддержу.
В голове вспыхивает картинка кафе в Тенмуте. Дома с привидениями. И я молчу.
– Мне так жаль, что мама…
– Мне тоже.
– И отец.
– А мне жаль твоего отца и Беатрис.
Он хмыкает.
– Беатрис. Ее любимая дочка, как мама ее называла. Удивительно, и почему же это Хезер никогда не приезжает.
– Бедная Хезер. – Может, она все же заслужила роль подружки невесты. Дурацкая мысль отправляется в мысленный шредер, потому что никакой подружки невесты не будет. И свадьбы тоже. Мы с Николасом даже мимо стеллажа со свадебными украшениями пройти не можем, чего уж говорить о походе к алтарю на настоящей свадьбе.
Все равно все разрушится, но теперь от этой мысли никакого удовлетворения я не получаю. Сейчас я не ненавижу Николаса. И могу назвать все качества, по которым буду скучать. Но продолжаться так не может. Если бы не эта его вновь появившаяся ко мне теплота, не наша честность друг с другом, не откровенность в мыслях и чувствах, было бы гораздо легче. Когда это все закончится, я хочу уйти с твердой решимостью и уверенностью, что делаю лучше для себя. Для нас обоих.
Кажется, Николас видит мое замешательство и внутреннюю борьбу, но принимает ее за разочарование по поводу магазина рукоделия, потому что, знай он мои настоящие мысли о том, как от него уйти, он бы улыбался не так.
– Я тоже хочу тебе кое-что показать, – говорит он и за руку ведет меня в малую гостиную. Замечаю Щелкунчика на каминной полке, и сердце сжимается.
Он садится на краешек своего стола и жестом приглашает меня сесть в его компьютерное кресло.
– Хочу показать тебе, чем я так долго занимаюсь в компьютере. К работе это отношения не имеет.
О нет. Если сейчас