на колени. – Держи, Натали! – Он предлагает мне кусище прямо из середины.
– Нет! – кричит Дебора, бросаясь наперерез. – Не ешь! Будешь выглядеть как сосиска в платье! После твоей последней примерки я сказала швее ушить платье до тридцать восьмого размера!
Я роняю торт. Он великолепно разлетается по всей скатерти.
– Вы… что?
Дебора в панике. Выкручивает руки.
– Когда я выходила замуж, у меня был тридцать восьмой размер. Это же возможно… тебе просто надо всерьез взяться за себя. Никаких больше десертов или…
– У меня не тридцать восьмой размер. – Как унизительно. Еще и говорить об этом при родителях Николаса. – Даже не близко. Разве что органы из меня вытащите! Я просто не понимаю… почему вы… почему это так… – Чувствую, что вот-вот сломаюсь, ведь я так старалась быть любезной, а стоило ожидать вот такого. Шоковое состояние не проходит. Даже в глубине души никакая часть меня не желает становиться другого размера, и я ненавижу Дебору за то, что она пытается заставить меня стыдиться себя просто потому, что я не подхожу под какие-то идиотские стандарты, которые она установила тридцать лет назад.
– Как ты могла так поступить? – Голос Николаса громкий и требовательный. – Что бы ты ни сказала швее, исправляй, как хочешь. – Он поднимается из-за стола, такой суровый, с каменным лицом, что я даже немного напугана. – Извинись перед Наоми немедленно.
У Деборы не получается закрыть рот. Лицо ее теперь сравнялось по цвету с малиновой блузкой, точно ансамбль – и швов не нужно. Осознание того, что он встал на мою сторону, молнией вспыхивает в голове, и, не раздумывая, я встаю и беру его за руку. Его пальцы обхватывают мои, сжимая крепко. Мы объединили свои армии, вокруг нас теперь силовое поле, защищающее от града словесных пуль его матери.
– Я хочу как лучше, – успокаивающим тоном заверяет она. – Как можно винить меня? Я забочусь о своей будущей невестке. И знаю, какими люди бывают гадкими. Представь, каково будет, если платье плохо сядет.
– Это платье должно подойти Наоми, – резко обрывает он. – А не она – платью. Она моя невеста, она прекрасна и идеальна, и я не позволю никому говорить с ней так, тем более кому-то из моей собственной чертовой семьи!
– Никки! – громким шепотом увещевает она, будто боится, что соседи услышат.
– Извинись.
– Но…
Она хочет облизать пальцы и пригладить ему волосы. Уложить его в кроватку и подоткнуть одеялко. Столкнуть меня с башни. Она украдет нашего ребенка из колыбельки и сбежит в Мехико, чтобы уж наверняка вырастить малыша с нездоровой привязанностью к ней. Его окрестят в Сент-Мэри в белой расшитой розами рубашечке.
Дебора что-то мямлит, взгляд умоляющий, но стоит перевести его на меня – и он уже острее иголки. Такого она не ожидала. Даже на секундочку не предполагала, что Николас может объединиться со мной против нее, потому что для нее я никто. Неизбежный раздражитель, позволивший ей устроить шикарную свадьбу и получить внуков, которых она так хочет, но во всем остальном я отхожу на задний план. В этом доме я всегда чувствовала себя пустым местом.
– Жалкое зрелище, – рычит Николас. – Обращаясь так с моей невестой, вряд ли ты можешь все еще рассчитывать на приглашение на свадьбу.
Не уверена, кто при этих словах поражен больше: я, она или Гарольд. Хотя Гарольд просто подавился тортом.
– Да ради бога, – рявкает Дебора, с силой стукая его по спине. – Жуй! Что, жевать разучился?
Гарольд краснее свеклы, щеки и глаза выпучены, он кашляет, выплевывая кусочки торта по всей скатерти, и пытается произнести что-то похожее на «заткнись».
– Конечно же, я приглашена на свадьбу, – объявляет Дебора, пока ее муж все пытается заставить легкие дышать, как положено. – Ну разумеется. Даже не говори так.
– А это и не слова, а прямая угроза.
– Нет! – вскрикивает Гарольд, перебивая сына: Дебора пытается отобрать у него торт. – Ты никогда не даешь мне ничего, что может меня порадовать! Я словно давно умер. Так многим пожертвовал! Позволил тебе оставить Беатрис, так что теперь отдай мне торт, или, господи помоги, я прыгну с крыши этого дома!
Она отпускает блюдо с тортом.
– Кто такая Беатрис? – спрашиваю я. Более странного ужина у меня еще не было.
– Собака, я тогда маленьким был, – шепчет мне на ухо Николас.
– Как ты можешь приплетать сюда Беатрис? – завывает Дебора со слезами на глазах. – Ты же знаешь, что со мной случается от одного упоминания, особенно в это время года!
– Нужно было в озеро ее кинуть. – Гарольд хватает куски торта руками и ест, как варвар. Сумасшествие какое-то. Как ни извернись, эти люди больше не смогут снова быть лучше меня. – Пятнадцать лет! Пятнадцать лет мне нельзя было спать в собственной кровати из-за этой псины.
– Она была моим ребенком! – вопит Дебора.
– А я – твоим мужем, к сожалению! Приходилось спать в гостевой спальне. В собственном доме! – Он наклоняется в мою сторону: – Моя бывшая жена собак не любила. Магнолия. – Его глаза подергиваются мечтательной дымкой. – Что имеем, не храним…
– Я этого не потерплю, – заявляет Николас. – Мне очень жаль, Наоми. – К нашему общему изумлению, он поворачивается к выходу и ведет меня за собой.
– Никки! – зовет Дебора. – Не уходи, прости отца за его поведение! Ты же даже десерт не доел.
– Мы уезжаем. Счастливого Дня благодарения.
– Так ты приедешь в среду, да? С приглашениями? – Ее голос как пощечина, я не верю своим ушам.
Николас в ярости. Я едва поспеваю за его широким шагом, но мне это нравится. Вот примерно о таком развитии сюжета я и мечтала: он наконец-то говорит матери отвалить и увозит меня. По-прежнему неприятно из-за того, что Дебора пытается ужать меня до размеров Слендермена, но это ощущение вскоре отступает от восхитительного чувства, что Николас встал на мою сторону и защитил.
Не отвечая, мы спешим на улицу, голова кружится, мешая толком видеть. Мы с Николасом, держась за руки, несемся через темный газон. Уже второй раз за сегодня мы сбегаем с места преступления, и это совершенно новое ощущение – заступающийся за меня Николас.