Ну вот, снова началось. А она надеялась… Тамара молча смотрела на него, и вдруг заметила: смуглое лицо сильно осунулось, под глазами черные круги, веки припухли и покраснели, а губы кажутся еще более запекшимися, чем всегда. Не выспался, что ли?
— Давай я посуду вымою, — растерянно предложила она. — А то ты вчера весь день и готовил сам, и посуду мыл, а я бездельничала.
Он хотел что-то сказать, но не сказал, досадливо мотнул головой, коротко засмеялся:
— Посуда подождет. Давай делом займемся.
И они занялись делом — разложили на журнальном столике возле потухшего камина бумаги, считали и прикидывали, обсуждали возможные варианты и на ходу придумывали новые идеи, определяли сроки и выбирали исполнителей. Это было очень важно и очень интересно, но как раз эту часть дня Тамара потом почти не помнила. Помнила только, что разговор каким-то образом опять свернул в сторону, опять они заговорили о жизни вообще, о ее семье, о его одиночестве, и в конце концов как-то так получилось, что уже в машине, по дороге домой, Юрий Семенович сказал ей, как о давно решенном:
— Я опять надолго уеду, у тебя будет время все обдумать… Я тебя не тороплю, тебе еще развестись надо, я все понимаю. Но и тянуть незачем. Жизнь-то проходит, а, Том? Ты, конечно, и сама многого добиться можешь. А с моей помощью ты всего добьешься. Всего! От такого шанса отказываться нельзя. Не отказывайся от меня. Это было бы… э-э-э… неразумно.
Тамара в смятении промолчала, растерянная и даже немного испуганная — в его тоне ей послышалось что-то уж очень категоричное и даже угрожающее что-то… Это было совсем не похоже на него, во всяком случае, такого она не знала.
Но возле ее подъезда он попрощался, как обычно, сказал «пока», небрежно помахал рукой и уехал.
— Натка, ты хочешь учиться в Оксфорде? — спросила она вечером у дочери. — Или в Сорбонне, я не знаю… В общем, за границей.
— Вот еще! — удивилась Наташка. — С какого это перепугу? Лерка и Оксанка никуда не едут, в наш юридический будут поступать, я с ними.
— Ну как, заграница все-таки, — настаивала Тамара, в глубине души очень довольная ответом дочери. — Престижное образование, хорошие перспективы…
— Чихала я на перспективы, — легкомысленно заявила Наташка. — На кой мне те перспективы? Там же ни тебя не будет, ни папы, ни Ани! И племянник без меня родится! И Лерка с Оксанкой здесь без меня! Мать, ты чего это выдумала, а? Избавиться от меня мечтаешь, да? И вообще, нечего о глупостях говорить. У меня выпускной через неделю, а платья еще нет. Вот о чем ты думаешь?
И правда, о чем она думает? Тут вон серьезное дело — платье к выпускному, а она о каких-то глупостях. Тамара повеселела, успокоилась, занялась серьезными делами и постепенно стала забывать свое неприятное и тревожное ощущение от последнего разговора с Юрием Семеновичем. Тем более, что серьезных дел у нее было много, одна работа чего стоила, тем более что новый проект надо было уже воплощать в жизнь. А тут еще Наташкин выпускной, и ее вступительные экзамены в юридический, и развод с Николаем, о котором она, честно говоря, почти забыла, но они все-таки развелись между делом, раз уж заявление было подано. Но развод мало что изменил в ее жизни — разве что в первое время после развода муж сам стирал свои носки, трусы и рубашки, сам варил себе макароны и перетащил старый телевизор (который давно хотели выбросить, да все руки не доходили) к себе в комнату. Все это было нелепо, неудобно, нарушало отлаженный быт, создавало массу проблем на ровном месте и страшно мешало Тамаре. Так что постепенно она незаметно все вернула на привычные рельсы, и все восприняли это как должное. Николай однажды как будто очнулся, отодвинулся от стола, за которым они вместе ужинали, не дождавшись Наташки, долго со странным выражением смотрел на бифштекс под луковой шубой, который очень любил, и поэтому Тамара жарила его время от времени, и вдруг спросил, не поднимая глаз:
— Тамар, а зачем мы развелись?
Она все помнила свой ужас в больнице под белой дверью, и лестничную площадку в двух шагах от той двери, и двух дебилов, которые беседовали на той площадке о чужих женах, машинах и секретаршах, и мгновенная ярость вдруг смыла покой хорошего вечера, судорогой свела скулы. Она помолчала, выровняла дыхание, спросила, с трудом выговаривая слова:
— А ты не понял?
Николай вскинул на нее растерянный взгляд, долго молчал, потом так же молча поднялся и ушел в свою комнату.
Тамара еще долго сидела на кухне, курила и смотрела в потолок, но потом постепенно успокоилась, стала думать о чем-то другом — и забыла глупый случай. Случай и в самом деле глупый. Все, развелись они уже. Чужие. Официально. И нечего злиться на чужих. Все уже прошло. А если что-то не прошло еще — так скоро пройдет. Квартиру ему, что ли, купить? Чтобы перед глазами не мелькал. Хотя в общем-то особо и не мелькает, надо отдать ему должное. И в принципе, не мешает особо-то. И Наташка, наверное, расстроится, если отец из дома уйдет. Да и не сможет он жить один, ведь не умеет же ничего, да и заработки у него — слезы… Ладно, потом как-нибудь надо об этом обо всем подумать. Потом, потом, а то и так забот полно.
Забот у нее было полно и в любимой фирме «Твой дом» («Мой дом», — каждый раз думала Тамара), и с Натуськой, которая поступила на юридический факультет ради Лерки с Оксаной, а те провалились, и теперь Наташка маялась тяжелыми думами: учиться на этом проклятом юридическом, который ей одной даром не нужен, или уж плюнуть на него в знак солидарности с подружками. И с Анной были заботы — Анна скоро должна была родить, Тамара слегка тревожилась, все-таки операция была не так давно… Все вроде было нормально — но тревожилась. И квартиру для Анны хотелось сделать новую поскорей, еще до рождения ребенка, но вариантов подходящих все не попадалось. Вот Юрий Семенович — тот точно нашел бы сразу то, что нужно. Но Юрий Семенович за все лето появился в городе всего два раза, и то почти проездом, каждый раз всего дня на три, — занят он был очень, и своим заграничным бизнесом, и «Стройинвестом», и новым издательством, которое только начало работать. Так что своими личными делами Тамара его беспокоить не хотела. Тем более, что все время помнила те два дня на его даче и тот нелепый разговор, и хоть он больше не возвращался к теме женитьбы и вообще вел себя как ни в чем не бывало, она все-таки не верила, что он все забыл. Надеялась, что забудет, но не верила…
Ну и правильно не верила. Ничего он не забыл, он никогда ничего не забывал и другим забывать не давал. И напоминал всегда в самый неподходящий момент — это давно уже за ним было замечено.