— Ну всё равно. Мамка лучше... Что она делает?
— Пусть будет мамка, раз так лучше. Ведь она мать и есть всем пчелам. Это вроде как их главная начальница. Они её берегут, ухаживают что за дитём, даже сами умывают и волосики на брюшке лапками расчёсывают. А «мамка» ничего не делает, только, знай, яички несёт да в ячейки их складывает, в каждую по одному, чтобы новые пчёлы выводились. Она из улья-то редко вылетает, только на прогулку да с роем. Видели, каким клубком они летели вокруг неё, поддерживали лапками да крылышками. Тренировки-то у неё мало...
— А почему рой улетел? Почему ему в улье не сиделось? — задал свой первый вопрос Федюнька. После того, как он сам снял рой, и у него появился интерес к пчёлам, к их жизни.
— Тут вот какое дело, — снова завёл свою речь пчеловод. — Матка, или по-вашему «мамка», несёт яички. Из них выходят пчёлы. И вот им становится в улье тесно. Тогда «мамка» сносит яичко, из которого должна выйти вторая матка. А старая собирает с собой часть пчёл и вылетает с ними из улья. Это и будет новая семья.
Усталые, но довольные пришли они к сторожке. Солнце клонилось к вечеру. Надо было возвращаться домой.
— Э, нет, без угощения я вас не отпущу! И не думайте! Заходите в мои хоромы, гостями будете, — приглашал ребят пчеловод, открывая двери тесной сторожки. — А я в момент самоварчик раздую.
— Чай с мёдом! — воскликнул Венька...
...Когда все чинно уселись за стол, уставленный глиняными чашками с тягучим золотистым мёдом, дед с усмешкой посмотрел на ребят:
— А здорово вас мои пчёлки разукрасили, — и захохотал громко, раскатисто.
Посмеяться было над чем. Мальчики едва походили на себя — так их изжалили пчёлы. У Лёшки перекосило набок лицо, правый глаз его чуть выглядывал из распухших век. У Федюньки раздуло оба уха, и они смешно торчали в стороны. Но больше всех досталось, конечно, Веньке. Мало того, что оба глаза у мальчика почти были закрыты, у него были изжалены ещё и губы. От этого они стали очень толстыми...
...— Вас теперь и дома-то не признают... И ночевать не пустят, — продолжал подтрунивать пчеловод.
— Прижнают! Мы нажовёмся, — комично прошепелявил Венька. И снова раздался дружный смех...
...— Сотового отведайте, — усердно угощал дядя Василий своих гостей. — А ты не раздумал ещё пчеловодом-то быть? — лукаво подмигнул он Веньке.
— Не-е, я не раждумаю, дядя Василий. Вот вырасту, к вам приду учиться, — шлёпнул губами Венька.
...Мальчики расстались с дядей Василием как хорошие друзья.
— Приходите ко мне, когда мёд будем выкачивать. Для всех работы хватит, — приглашал их пчеловод. — Правда, в ту пору пчёлы злые бывают. Кусу-учие... Да что пустое толковать. Вы теперь народ бывалый, стреляный, — и он снова хитровато улыбнулся, задрав кверху бородку.
Вопросы и задания:
1. Что нового о пчёлах ты узнал из рассказа?
2. Составь план рассказа и кратко перескажи.
Марк Гроссман
(1917-1986) КИРЮХА
Утром ко мне постучали.
Вошёл дядя Саша и прямо с порога сказал:
— Подари Кирюху, сосед.
— Какого Кирюху?
Слесарь протиснулся на балкон, залез в голубятню и вытащил оттуда грязновато-серого, только что отпищавшегося голубёнка, купленного мной в прошлое воскресенье на рынке.
Голубёнок был с виду ужасно несуразный. Начиная с его немыслимого оперения, длинных красных ног и кончая коротким, как у цыплёнка, хвостом — всё в нём наводило на мысль о помеси вороны с курицей.
— Вот его подари, — сказал дядя Саша.
— Возьми, — усмехнулся я. — А зачем он тебе?
— Резать будет! — решительно заявил слесарь и, прищурив глаза, отодвинул голубя на вытянутую руку. Он повторял этот жест всякий раз, когда хотел всесторонне оценить птицу.
— Такие глаза не голубю, а волку положены, — продолжал мой сосед. — А это что-нибудь да значит!
Что именно это могло значить, едва ли знал и сам дядя Саша, но спрашивать его было бесполезно.
Он ушёл и унёс с собой Кирюху — буро-серого голубёнка с красными ногами и коротким куриным хвостом.
Дядя Саша принадлежит к племени голубятников, для которых голуби — это и спорт, и отдых, и любовь вместе взятые. Сколько я его знаю, у него ни разу не хватило терпения продержать голубя в связках до тех пор, пока тот обживётся на новом месте. Утром купив птицу, дядя Саша уже вечером развязывал её и, размахивая палкой с тряпкой, поднимал в воздух.
Девять голубей из десяти, конечно, улетали немедленно. Десятый не улетал или потому, что был маленьким, или потому, что у него были вырваны перья из крыльев, короче говоря, потому, что он не мог улететь.
Кирюха не избежал общего правила. На следующее утро я услышал свист и вышел на балкон. Дядя Саша стоял на крыше своего домика и неистово размахивал палкой, к которой был привязан кусок его старой спецовки.
В воздухе длинными зигзагами, будто то и дело натыкаясь на препятствия, носился Кирюха. Летал он тоже не так, как все голуби — кругами или по прямой линии, — а так, точно его всё время дёргали на нитке вверх, вниз, вбок.
Но вот он вдруг пошёл по прямой — и мгновенно скрылся из глаз.
Дядя Саша приблизился к моему балкону, скосил глаза куда-то в сторону и грустно сообщил:
— Выписан из домовой книги.
— Бывает, — сказал я, чтобы окончательно не портить ему настроение. — Раз на раз не приходится.
В это время над нами раздался свист крыльев, и в воздухе рывками промчался грязновато-серый комок. Слесарь бросился к себе: выбрасывать голубей.
Но он не успел даже добежать до домика, как Кирюха плюхнулся на голубятню. Не