Три слова вели его вперёд. Три слова стали знаменем. Три слова заставляли мышцы напрягаться и переставлять ноги. Наверное, так можно забыть собственное имя, забыть, кто ты и зачем появился на свет. Но зато три слова помогали жить и не сдаваться.
Она появилась из ниоткуда – смешная фигурка среди песка. Высохшие веки не спасали глаза. Лерран почти ослеп. Губы давно растрескались и кровоточили, но он ничего не ощущал. И когда почти перед носом замаячило нечто, он принял его за бред. До этого он не раз видел прохладные воды озера, падал на колени, желая смочить высохший рот в придорожной луже, но постоянно тыкался в жёсткий песок.
Ему пришлось наклонить голову, чтобы вглядеться. Фигура никуда не делась. Лерран протянул руку и коснулся пальцами негнущейся материи. Каменный идол посреди пустыни? Но тогда не слишком твёрд камень.
Фигурка качнулась навстречу, крепко ухватила Леррана за протянутую конечность. Из-под капюшона блеснули глаза. Больше он ничего не успел заметить – упал на колени и повалился на бок. Темнота накрыла его, избавив от коричнево-жёлтого месива.
Он очнулся возле костра. Странное дело: волнами шёл жар, но его трясло. Внутри словно кусок льда вырос.
– Ну-ка, пей! – у смешной фигурки прорезался властный красивый голос.
Лерран схватил мех слабыми пальцами, прильнул к отверстию растрескавшимися губами. Пил и плакал от боли, никак не мог насытиться вкусной, слегка тёплой водой.
– Хватит, хватит, – проворчала фигура чуть грубовато и выхватила сосуд из рук. – Слишком много воды после такого может оказаться вредно сразу. Позже дам ещё.
Лерран вздохнул и осторожно лёг, подсовывая руки под голову. Не удержал гримасу боли: по телу будто стадо коров прошлось. Руки тоже ныли тупой болью.
Фигура заботливо подложила вместо подушки свёрнутый плащ, помогла опустить руки и накрыла лёгким одеялом. То ли от воды, то ли от костра, а, может, из-за одеяла холод начал уходить, и Лерран почувствовал себя толстым куском мяса – тяжёлым и неповоротливым.
– Спи, красавчик, – наверное, она посмеивалась, но он сейчас нуждался в её заботе, поэтому и смежил веки.
Не хотелось ни о чём спрашивать. Если он выживет, успеет узнать, кто его спас и приютил. Если бредит, какая разница, что за видения его окружили. Если умер, вообще нет ни в чём смысла.
Лерран очнулся от слепящего солнца. Скрипнул песком на зубах. Тело затекло и напоминало бесчувственное бревно. На миг его охватила паника: он не ощущал ни рук, ни ног, только сознание панически билось в висках и сжималось комком в горле.
Он не почувствовал биение сердца – вот что испугало его сильней всего. Значит, всё-таки умер.
– Тихо-тихо, – её голос не успокоил, а только добавил отчаяния.
Зачем она делает это? Зачем разговаривает? Хочет свести с ума?
– Ты чуть не погиб, красавчик. Не спеши, дай телу отойти.
Она проводит чем-то мокрым по лицу, и Лерран с трудом сдерживается, чтобы не слизывать влагу с распухших губ. А ещё он хочет увидеть её лицо. Нестерпимое желание, сроди жажде. И она, наверное, почувствовав, весело хмыкает и, повозившись, убирает тёмный платок с лица, а затем, помедлив, неспешно снимает плат с головы.
Рыжая, с красно-бордовыми перьями-всполохами. Пушистая, как одуван. Наверное, у неё мягкие волосы. К ним хочется прикоснуться, чтобы убедиться: она не бред, а действительно живая. Но руки его не слушаются.
Лерран вглядывается в склонённое к нему лицо. Широко расставленные глаза, похожие на спелые вишни. Носик-кнопочка, немного широкий, но аккуратный. Пухлый большой рот. А ещё у неё невероятные скулы. Высокие, как горы, острые, как лезвие стило. Тронешь – и, наверное, порежешься до крови.
Она не красавица, есть в ней неправильные линии, но притягательность зашкаливает. А может, он просто болен, и потому так остро воспринимает девушку, что спасла его от песка.
– Меня зовут Леванна Джи, – произносит она мягко, сверкнув глазами-вишнями.
Лерран приподнимает брови. Какая помпезность! Давненько он не слышал двойных имён. Интересно, откуда у дитя пустыни властительная вычурность в имени? Вряд ли вот так сразу он припомнит хоть одного властителя, который осмелился бы после войны напялить двойной груз на собственную шею.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Я Лерран, – говорит он сипло, не пытаясь прокашляться. – Зачем ты спасла меня?
Девица дёргает носиком и шевелит пушистыми тонкими бровями. Глаза-вишни улыбаются, но большой рот остаётся серьёзным, как створки морской раковины.
– Как же не спасти такого красавчика, если он так хочет жить? Если бы ты хотел умереть, не сделал бы ни шагу. А так падал и вставал. Вставал и шёл. Я наблюдала за тобой какое-то время.
– Почему Леванна Джи? – спрашивает Лерран неожиданно, хотя совсем другие вопросы крутятся в голове.
Дева отводит глаза, дёргает плечом.
– Какое имя дали, такое и ношу, – говорит она в сторону. – Поднимайся. Тело должно работать, чтобы жить.
Лерран осторожно отрывает голову от тверди. Садится. Теперь он чувствует покалывание везде, будто сотни швей надумали из его кожи шить одежду.
Леванна Джи небрежно бросает ему на колени тёмный плащ.
– Одевайся. В этих местах небезопасно оставаться на одном месте долго. Нам пора уходить.
– Зачем я тебе нужен? – спрашивает из чистого упрямства, понимая, что встанет и наденет видавший виды балахон. Знает, что пойдёт вслед за пигалицей, но желание поторговаться, поймать девчонку на чём-нибудь, залезть ей в душу и посмотреть, что там и какую выгоду из этого можно извлечь, – настоятельная потребность Леррана-властителя, Леррана-победителя, Леррана, что привык манипулировать, особенно женщинами.
Опять она смотрит насмешливо, напяливая на голову уродливый плат и закрывая лицо тёмной тряпкой по самые брови.
– Ты теперь мой раб, Лерран. И будешь делать, что скажу. Потому что выбраться тебе самостоятельно отсюда нереально. Может, потом, много позже, ты захочешь прибить меня, но это случится не сейчас и даже не через день-два-три. И, может, к тому времени, когда поймёшь, что не зависишь от меня, в сердце твоём не останется жажды отомстить. Возможно, ты вспомнишь, кто спас тебя среди жёлто-коричневых песков, которые называют Мёртвыми. Вижу, ты слышал о них. Вижу, удивлён, хоть и хорошо держишься.
– У меня нет сердца, Леванна Джи, – произносит он твёрдо. – Да, я удивлён, что заброшен так далеко, но знаю, почему очутился здесь.
– Тем лучше, красавчик, тем лучше. А теперь пойми ещё одну вещь: тебе не выбраться отсюда без меня. А может, вообще не выбраться из той ямы, куда ты сам себя посадил. То, что тебя толкнули, не имеет значения.
Она заботливо, как на любимую лошадь, навешивает на него крест-на-крест тяжёлые сумы, щёлкает лямками, пристраивая за его спиной большой баул. Лерран отстранённо думает, как она тянула неподъёмную тяжесть на себе, – такая маленькая, такая миниатюрная.
– Осло сдох, – ответила Леванна на невысказанный вопрос. – Так что тебе повезло, что ты встретил меня, а мне, что я нашла тебя. Знак свыше, я так думаю. И пока что я совершенно не против, чтобы ты зависел от меня. Не жди поблажек, не жди скидок на твоё состояние. Ты крепкий и сильный. По крайней мере, был. А то, что сейчас испытываешь определённые трудности, так это ненадолго.
Лерран хрипло смеётся. Она забавная, эта Леванна.
– И запомни: меня зовут Леванна Джи, – продолжает дева сверлить ему мозг. – Я отзываюсь только на это имя. И все твои сокращения, усекновения моего имени – не принимаются. Леванна Джи – и никак иначе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– У меня хорошая память, – отвечает он мягко, не желая спорить и возмущаться. Зачем? Сейчас главное выбраться из шараканновой Мёртвой пустыни, а что будет дальше – укажет Обирайна.
– Пойдём, – хрипит он и делает шаг вперёд. – Надеюсь, я не сдохну, как твой многострадальный осло.
– Не сдохнешь, – говорит девчонка уверенно, словно смотрит в лендрины карты. – От тяжестей ещё никто не умирал.