— Хочешь, поговорим об этом? — тихо спрашиваю я, боясь выглядеть излишне любопытной, но желая, чтобы он поделился тем глубинным тёмным секретом, который имеет над ним такую власть. Мы как будто играем в Ану и Кристиана (прим. перев. персонажи романа «50 оттенков серого»).
Он громко вздыхает, тишина в машине разрастается. Я украдкой бросаю на него быстрый взгляд и вижу напряжение, запечатленное в линиях вокруг его рта. Огни проезжающих мимо автомобилей отбрасывают тени на его лицо, заставляя его казаться еще более неприкосновенным, далёким, каким я сейчас его ощущаю, несмотря на его непосредственную близость. Я очень сожалею, что задала свой вопрос. Опасаюсь, что ещё глубже погрузила его в воспоминания.
Колтон вынимает свою руку из моей, снимая бейсболку и забрасывая её на заднее сиденье, затем резко взлохмачивает свою шевелюру. Мышцы под подбородком сокращаются, когда он в задумчивости сжимает и разжимает челюсти.
— Чёрт, Райли, — и, когда салон снова погружается в тишину, я думаю, что это всё, что услышу в ответ. В конце концов, он продолжает. — Я не… — снова останавливается, машина выезжает на шоссе. Я вижу, как плотно, обеими руками он вцепляется в руль. — Я не должен преследовать тебя своими демонами, Рай. Заполнять твою головку дерьмом — заветной мечтой любого психолога. Дать тебе в руки боезапас — чтобы препарировать мою сущность и кинуть её мне обратно в лицо, когда во всём, что я сделаю — или скажу — я облажаюсь.
Я тут же обращаю внимание, что слышу в его заявлении «когда», а не «если». В нём укоренилась мысль, что он — неудачник. Переживание в его словах ударило меня сильнее, чем обвинение в бесчувственности, которое он выплюнул в мою сторону. Мой многолетний опыт говорит мне, что он до сих пор страдает, по-прежнему сталкивается с тем, что случилось много лет назад.
Мы останавливаемся на светофоре, и Колтон обеими руками трёт лицо:
— Послушай, прости. Я…
— Не нужно извиняться, Колтон, — я тянусь к нему и сжимаю его плечо. — Совершенно не нужно.
На мгновение он прикрывает глаза и опускает голову, потом поднимает голову и открывает глаза. Бросает на меня взгляд, на лице сдержанная улыбка, в глазах — печаль, и бормочет:
— Спасибо.
Окидывает глазами дорогу и, дождавшись зелёного сигнала светофора, давит на газ.
16 глава
Наш поздний ужин греховно хорош. Колтон привозит меня в небольшой ресторан на пляже на шоссе №1 немного к северу от Санта-Моники. Несмотря на оживленную толпу народа субботним вечером, хозяйка, увидев Колтона, приветствует его по имени, и быстро уводит нас на веранду к достаточно уединённому столику с видом на воду. Шум прибоя служит мягким музыкальным фоном нашему вечеру.
— Как часто ты здесь бываешь? — спрашиваю я с кривой усмешкой. — Или ты просто используешь тот факт, что хозяйка увлечена тобой, и поэтому нам предоставили самый лучший столик?
Он дарит мне свою усмешку, останавливающую сердце.
— Рейчел милая девушка. Её отец владеет этим местом. У него отсюда есть лестница на террасу на втором этаже. Иногда мы с ним поднимаемся наверх, чтобы выпить пару пива. Потрепаться. Сбежать от этого безумия, — он наклоняется ко мне и легко щёлкает пальцем по кончику моего носа. — Надеюсь, тебе здесь по вкусу? — спрашивает он.
— Определённо! Мне нравится расслабленность, — говорю я ему. Когда его ухмылка становится шире, а глаза темнеют, я взираю на него в замешательстве. — Что?
Он с весельем на лице делает глоток пива.
— Мне тоже нравится твоя расслабленность, только не в этой обстановке, — его намекающий тон будит в моём животе бабочек. Я хихикаю и игриво шлёпаю его. Он ловит мою руку, между делом поднося её к губам, а потом кладёт её себе на бедро, накрывая сверху своей рукой. — Нет, серьёзно, — поясняет он, — мне ближе уединённость, чем блеск и гламур образа жизни моих родителей и их ожидания. Моя сестра больше соответствует той гламурной среде обитания, нежели я, — он закатывает глаза, несмотря на чрезвычайное обожание на лице, появившееся у него при её упоминании.
— Сколько ей лет?
— Куинлан? Ей двадцать шесть, и она — настоящая заноза в заднице! — смеётся он. — Сейчас она учится в аспирантуре Университета Южной Калифорнии. Она напористая, властная, покровительствующая и…
— И она любит тебя до смерти.
Его лицо озаряется мальчишеской улыбкой, когда он кивает, соглашаясь:
— Да, верно, — и после некоторого раздумья выдаёт. — Это совершенно взаимное чувство.
Явная лёгкость в выражении любви к сестре от человека, не склонного показывать свои чувства, очаровывает меня. Колтон с удовольствием проявляет влечение и сексуальность, но ещё ни разу я не слышала, чтобы он так открыто выражал свои душевные порывы.
Прерывая наш разговор, появляется официантка, спрашивает у меня, готова ли я сделать заказ, хотя глаза её сосредоточены на Колтоне. Меня тянет признаться ей, что я понимаю её состояние, потому что сама нахожусь под влиянием его чар. Я до сих пор ничего не выбрала, поэтому смотрю на Колтона:
— Я буду то же, что выберешь ты.
Он взирает на меня с изумлением на лице:
— Их бургеры лучшие. Что думаешь?
— По-моему, звучит замечательно.
— Моя родственная душа, — дразнится он, сжимая мою руку. — Принесите нам, пожалуйста, два сёрф-гамбургера с картошкой фри и что-нибудь выпить, — говорит он официантке, а я пытаюсь вручить ей своё меню, и замечаю, насколько она взволнована Колтоном, обращающимся к ней.
— Ну, расскажи мне о своих родителях.
— Хо-хо, наступило время разговоров о Колтоне? — дурачится он.
— Ты получил своё, Ас. Теперь давай выкладывай, — не отступаю я, делая глоток вина.
Он пожимает плечами.
— Мой папа выходит за рамки всего, что окружает его в жизни. Всего. Он поддерживает меня, всегда позитивен, и сейчас мы с ним хорошие друзья. Моя мама более сдержанная. Для нашей семьи она — опора, — Колтон мягко улыбается, думая о ней. — Но у неё, определенно, есть характер и талант к драматизации, когда она считает таковую необходимой.
— Куинлан тоже приёмная?
— Нет, — качает он головой, допивая пиво. — Она родная дочь. Родители решили, что при их плотных графиках и частых разъездах одного ребенка будет достаточно, — он поднимает брови. — И тогда папа нашёл меня, — последнее заявление нарочито лёгкое, а боль, скрытая за этими словами, глубока.
— Тебе было тяжко? От того, что Куинлан родная, а ты приёмный?
Он раздумывает над ответом, отвернув голову и осматривая ресторан:
— Время от времени, думаю, я использовал это для получения выгоды. Но, узнав больше, понял, что мой папа не должен был приводить меня к себе домой в тот день, — он теребит этикетку на пустой бутылке. — Папа должен был сдать меня социальной службе, и Бог знает, что было бы дальше, потому как они — не самая эффективная организация. Но он так не сделал, — Колтон пожимает плечами. — Я вовремя вырос, чтобы понять, что они действительно любили меня, хотели меня, потому что, когда дошло до дела, они оставили меня у себя. Сделали частью своей семьи.