Мы сходим с очередного аттракциона свободного падения, после того как наши желудки поднимались к горлу, и Колтон заявляет, что хочет пить.
Идём к продовольственной палатке, покупаем два напитка и большой ком сладкой ваты. Колтон очень серьёзно на меня смотрит:
— Ни один праздник не будет совершенен, если ты не объешься до дурноты чистой благодатью сахарной ваты, — его улыбка — это улыбка озорного маленького мальчика, и от неё моё сердце просто тает.
Я смеюсь над ним, пока мы идём к ближайшей скамейке. Мы почти доходим до неё, когда сзади раздаётся голос:
— Простите?
Мы поворачиваемся и видим женщину средних лет.
— Да? — спрашиваю я, но очевидно, что я её вообще не интересую — её глаза прикованы к Колтону.
— Прошу прощения за беспокойство, но мы с друзьями поспорили… вы Колтон Донован?
Я чувствую, как сжимается на моей талии рука Колтона, но его лицо остается бесстрастным. Он смотрит на меня, потом на женщину перед нами, и по его лицу расползается медленная улыбка.
— Лестно, что вы так подумали, мэм, но мне жаль вас разочаровывать. На самом деле, мне часто так говорят, — лицо женщины удручённо вытягивается. — Хотя, спасибо за комплемент. Меня зовут Ас Томас, — импровизирует Колтон, протягивая руку женщине для пожатия. Смесь моего для него прозвища и моей фамилии заставляет меня мягко улыбнуться той мысли, что он думает о нас как о двух близких людях. Связанных.
Она неохотно пожимает ему руку, бормоча «приятно познакомиться», неловко чувствуя себя от своего вторжения, потом быстро поворачивается и идёт обратно к своим друзьям.
— Мне тоже очень приятно, мэм, — вслед ей отвечает Колтон, его плечи расслабляются, когда мы поворачиваемся к ним спиной и продолжаем свой путь к скамейке. Он тихо облегчённо выдыхает. — Ненавижу это делать. Так врать, — поясняет он. — Просто если узнаёт хоть один человек, дальше всё катится как снежный ком. Появляются снимки с телефонов и посты в «Фейсбук», и не успеешь опомниться, как мы будем окружены толпой папарацци, и мне придётся весь вечер общаться с незнакомцами, нежели уделять внимание тебе.
Его рассуждение застаёт меня врасплох, и мне льстит, что он облекает это в такую форму.
— Это моя жизнь, — не оправдывается, а объясняет он, — по большей части. Я по умолчанию вырос в известной семье, к тому же, сам сделал выбор, чтобы быть публичной персоной. Я принимаю факт, что собираюсь быть сопровождаемым и сфотографированным, и преследуемым ради автографов. Я свыкся с этим, — говорит он, садясь на скамью около меня, — и я не возражаю против этого, действительно. То есть, я не жалуюсь. Я обычно очень любезен, особенно когда дело доходит до детей. Но иногда, как сегодня вечером, я просто… — он поглубже натягивает бейсболку, — не хочу быть узнанным. — Он наклоняется вперёд, поворачивая голову так, что козырёк его кепки задевает мой лоб, и говорит, — хочу, чтобы были только ты и я, — склоняясь ко мне, он прижимается к моим губам кратким, но нежным поцелуем, подчёркивая свои последние слова.
Я слегка отстраняюсь и робко улыбаюсь, поднимая руку к его затылку, чтобы лениво перебирать его выбившиеся из бейсболки кудри. Несколько минут мы пристально смотрим друг на друга, обмениваясь невысказанными чувствами: жажда, желание, удовольствие, игривость и наша сочетаемость. Моя усмешка становится шире:
— Ас Томас, неужели?
Он возвращает мне усмешку, вокруг его глаз образуются морщинки:
— Это первое, что пришло мне в голову, — пожимает он плечами, поднимая брови. — Если бы я помедлил, она поняла бы, что я вру.
— Точно, — уступаю я, взяв щепотку сладкой ваты, которую протягивает мне Колтон. — Боже мой, эта штука — самая сладкая из всех!
— Я знаю. Чистый сахар, — хихикает он, выпучивая на меня глаза. — Вот почему она такая чертовски классная! — он смотрит на горки. — Эх, когда я был ребёнком, после… — он делает паузу, затем тихо продолжает, — после того, как я познакомился со своими родителями, они баловали меня, таская на бейсбол. Я так хреново себя чувствовал, объевшись этой фигни, — уголки его губ приподнимаются, и от воспоминаний на его лице мелькает тень улыбки. Ничего не могу с собой поделать — мне очень хочется узнать, какой была его жизнь до того, как он встретил своих приёмных родителей.
Мы погружаемся в приятную тишину, наблюдая за аттракционами и людьми вокруг нас, небольшими щепотками поглощая сахарную вату. Я действительно наслаждаюсь, проводя время с Колтоном. Он внимательный и интересный, и, кажется, как будто действительно заинтересован во мне как в личности.
Полагаю, я ожидала более поверхностного дай-я-тебя-узнаю отношения, и то, что я ошиблась, является для меня долгожданным знанием.
Колтон тянется пожать моё колено, обращая внимание на последнюю горку, которую мы не посетили:
— Ты готова покорить Молнию, Райлс?
При мысли о маленькой закрытой кабинке, бесконечно кувыркающейся почти в свободном падении, я бледнею. Её трясёт, швыряет вперёд и назад, пока ты заключён в ней. Я шумно сглатываю:
— Ещё нет, — отрицательно трясу головой.
— Пойдём, прошвырнёмся, — шутливо настаивает он.
От попытки представить себя на этом аттракционе я чувствую надвигающуюся клаустрофобию, повожу плечами, чтобы избавиться от этого призрачного ощущения.
— Прости. Не могу, — мямлю я, ощущая, как весь организм накрывает жар от смущения. — Я страдаю сильными приступами клаустрофобии, — поясняю, убирая с лица волосы.
— Я заметил, — говорит он с усмешкой. Когда я вопросительно поднимаю бровь, он продолжает, — Помнишь? Каморка для хранения? За кулисами? — напоминает он с наводящей ухмылкой на лице.
— О. Да, — уязвлённая памятью о тех моих действиях, чувствую, как пылают от его комментария щёки. — Как я могу забыть?
— Так было всегда, или это твой брат в детстве запер тебя в чулане и забыл? — выговаривает он, довольно смеясь от этой мысли.
— Ха-ха, — качаю я головой и быстро отворачиваюсь, надеясь, что он не увидит слёзы, мгновенно наполняющие глаза от воскресших воспоминаний. Тянусь привычно покрутить кольцо, и обнаруживаю это место пустым. Дрожащим голосом выдыхаю, прикрывая на мгновение глаза, чтобы совладать с эмоциями, которые, кажется, готовы вырваться наружу. Злюсь на себя за то, что позволила какой-то ничтожной горке спровоцировать такую сильную реакцию.
Как только он замечает моё состояние, его смех резко прерывается; Колтон кладёт мне на плечо руку, притягивая к себе:
— Эй, прости, Райли. Я не имел в виду…
— Нет, всё нормально, — трясу головой, уклоняясь от его рук, спасаясь от его тепла, испытывая неловкость от своей реакции. — Нет необходимости извиняться. Это я должна просить прощения. — Он кивает, принимая мой ответ, его глаза умоляют рассказать мне больше. — Я… мм… пару лет назад попала в серьёзную автокатастрофу… Некоторое время была в ловушке, не могла выбраться, — качаю головой, отгоняя яркие воспоминания. — С тех пор не могу находиться в небольших замкнутых помещениях. Чувствую себя захваченной.