Не оборачиваясь, Филь кивнул, догадываясь, что не Габриэль имелась в виду.
— Встретишь ее матушку — беги, — сказал он, и почесал в голове, размышляя как объяснить теперь всё это госпоже Фе.
— 29 —
«Первая и вторая встречи с ним запомнились не так ярко, как третья, у ворот Алексы. Он двигался на нас словно пущенный по воде камень-голыш, светловолосый, курносый и взъерошенный. Этот малый так шустро переставлял ногами, что было удивительно, как он не спотыкается. И так вертел головой, что сестра испугалась за целостность его шеи. Взгляд его был прямой, но не задерживался надолго ни на чем. И обычная для него, открытая нараспашку улыбка...»
Янус Хозек, из манускрипта «Биография предательства»,
библиотека Катаоки
Обратная дорога оказалась безрадостной и тяжелой. Сначала у старой кареты сломалось колесо, едва они отъехали от Хальмстема, и им пришлось возращаться и ставить новое. К совету Филя взять запасное кучер не прислушался, и второе также сломалось, когда они проехали четверть пути. Следующая попытка, с третьим колесом и запасным на крыше, вышла удачней, но лошади успели измотаться на жаре и после Меноны еле переступали ногами.
День выпал безветреный, в жаркой карете было трудно сидеть. Не выдержав, Филь выбрался из нее и пошел пешком. Через некоторое время Габриэль присоединилась к нему. По обеим сторонам дороги тянулись припорошенные пылью кусты, а за ними — лес, которому, как дороге, не было конца и края.
В небе повисло безжалостное солнце, в воздухе — сухая пыль. Габриэль сначала долго ныла на одной ноте, но устала и потом уже шагала на голом остервенении. Они залезли в карету, только когда тени от деревьев накрыли дорогу и сделалось прохладней. В город они въехали на закате.
Ввалившись домой, Габриэль мимоходом поцеловала мать и пробормотала:
— Мамочка, я спать… Это было ужас, что такое!
Филь остался у порога, не зная как сказать госпоже о том, что Эша сбежала.
— Я уже знаю, — опередила его г-жа Фе. — Письмо от Ирения прилетело час назад. Я только не понимаю, почему.
Филь пожал плечами, не имея желания вдаваться в хальмстемские амурные перипетии.
— Тогда это кровь, — сказала г-жа Фе отворачиваясь. — Я сама в этом возрасте сбежала из отчего дома. Лишь бы она не наделала моих ошибок.
Она не оставила Филя, как тот ожидал, а пошла за ним в его комнату. Там у окна на столе лежал длинный пергамент с красной угрожающей печатью.
— Опять арестантский лист? — поинтересовался Филь хмуро.
— И опять на тебя одного, — тихо ответила г-жа Фе.
Филь взял пергамент, пробежал его глазами и спросил:
— А где это, Алекса?
— Пять дней пути на север, — сказала г-жа Фе, — зато там не бывает демонов. Я бы поехала. Я слышала, Флав собрал туда лучших профессоров, есть даже со Старого Света. Да, вот еще что...
Она протянула ему обрывок мятой упаковочной бумаги, на которой с одной стороны стоял адрес, начертанный угольным карандашом: «Николай Эймерик, Париж, Сорбонна». На другой чернилами размашисто было выведено на латыни: «Я буду помнить».
— Это расписка в получении Арпониса, — сказала г-жа Фе.
Филь поблагодарил ее, сунул обрывок в карман, скатал пергамент с печатью и покинул дом. Это становилось дурной традицией посещать Кейплигский замок во взвинченном состоянии, только что он мог с этим поделать.
В другое время он бы посмеялся, увидев, что шапка пергамента «Подлежит немедленному препровождению в тюрьму Алекса и содержанию там на срок до ... года» зачеркнута, а вместо нее чернилами сверху исправлено на «Зачислен в Государственную Императорскую Лабораторию «Алекса» на полное содержание сроком на три года». Далее шел нетронутый список, что арестанту следует взять с собой. Внизу красовалась подпись г-на Клемента.
На посту у ворот замка, не желая тратить время на объяснения кто он и куда идет, Филь прежде всего сунул нос в книгу постоянных посетителей. Обнаружив в ней свое имя, он почти не удивился. Бородатый стражник с алебардой сказал, не веря своим глазам:
— Тут указание: «пропускать по первому требованию». Важная персона, что ли?
Филь проговорил устало:
— Разобьешь там столько же горшков, сколько я, и тебя станут пропускать.
В полутемном кабинете секретаря Филь, едва поздоровавшись, развернул пергамент с печатью.
— Мне надо такой же для Габриэль, — сказал он. — Мы с ней одного возраста, почему принесли только мне?
Глянув мельком на документ, г-н секретарь ответил:
— Потому что император Флав не любит тратить деньги на тупиц. А твоя младшая сестра… не очень острого ума.
Качаясь от усталости, Филь был не в силах спорить. Он положил пергамент на стол и пошел к дверям.
— Ты так и уйдешь? — удивленно спросил его г-н Клемент. — Это будет не самое умное твое решение!
Кивнув, Филь вышел из кабинета. Теперь, что бы ни случилось, он вправе был сказать Габриэль «Я сделал всё, что мог».
Г-н секретарь прокричал ему в спину:
— Ты не только дерзкий и неучтивый, ты еще упрямый, как баран!
Оставленный секретарю пергамент вернулся на следующий день с таким же для Габриэль. Девочка, не решив еще, поедет ли, запрыгала от радости:
— Ой, покажи! Покажи… Прямо любопытно до ужаса! Ты за этим и ходил в Кейплиг на ночь глядя, чтобы они не забыли мне прислать?
— Ага, — ответил Филь улыбаясь. — Я не хотел завязывать твои косы морским узлом!
***
На второй день пути поля и перелески закончились, лес встал стеной вдоль дороги. Выросшему в прибрежной полосе Филю не доводилось еще видеть подобных лесов. Холмы, низины и пологие горы сменяли друг друга, синее небо становилось звездным, и снова наступал рассвет, а сросшиеся ветвями ели тянулись и тянулись мимо бесконечной полосой, всё теснее прижимаясь к дороге.
Когда они спускались в низину, из чащобы тянуло сыростью и мраком. На буграх, где солнца было больше, пахло хвоей и смолой. Временами в глубине леса раздавались тоскливые птичьи крики. Дикие кабаны неспешно пересекали дорогу под носом лошадей. Ближе к ночи в лесу начинали хрустеть, ворочаться и взревывать. А ночевки за крепкими заборами редких застав с единственным одичалым смотрителем неизменно сопровождал протяжный волчий вой.
К обеду пятого дня лес изменился. Сросшиеся ели уступили место соснам, между ними появились просветы, и лес превратился в сосновый бор. Из него скоро поднялся пологий холм, опоясанный мощным забором из гигантских почерневших бревен. У подножия холма текла речка. За забором виднелись дощатые крыши, обступившие сложенное из камня узкое высокое строение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});