— Гм, — промычал Деррен озадаченно. — И как ты это узнала?
— Она — достойная, этим всё сказано, — перебил его другой "волк", Вальтер. — Они чувствуют больше, чем мы.
— А при чём тут древние племена? — спросил Деррен.
— Здесь было место поклонения.
Это было последнее, что я смогла из себя выдавить. Сев под деревом и прислонившись спиной к стволу, я полностью отдалась тоске. А что бы почувствовали вы, если бы вдруг нашли собственную могилу?
Все мои чувства пришли в полное расстройство, я не могла сейчас ни ориентироваться, ни отвечать на вопросы. Группа топталась на месте, а я уносилась душой в скорбные дали, сквозь время, к своим истокам, к истокам другого мира…
— Вик… А Вик! Ну, давай… Приходи в себя как-то, — прорезался сквозь века голос Деррена. — Мы должны двигаться.
Я открыла глаза. Моя крылатая душа рвалась к небу над верхушками деревьев, а тоска держала её у земли…
— Ну, оживай давай…
Я даже не отреагировала, когда рука Деррена обняла меня за плечи, но вздрогнула, услышав грозный голос:
— А ну-ка, убрал от неё руки!
Нас нашла группа Конрада.
— 9.8. У ручья
— Да я что… Я — ничего, — сказал Деррен, встав и отойдя в сторону.
Надо мной склонилось лицо Конрада с нахмуренными бровями. Ревность… Какое неуместное здесь и сейчас чувство. Мелкое и смешное.
Но уже через секунду её заглушило беспокойство.
— Вика… Козочка, ты что как неживая?
Он взял мои безжизненно повисшие руки в свои, окинул остальных хмурым и тревожным взглядом.
— Что случилось? Что с ней?
— Да не знаю, она вдруг начала странно вести себя, беспокоиться… Сказала, что здесь, — Деррен обвёл рукой место, — могила крылатых.
Конрад закрыл глаза, приложил руку к земле. Снова открыв глаза, он сказал:
— Да, похоже на правду. — И, склонившись ко мне, стал щекотно целовать меня в нос, в глаза и брови. — Козлёночек мой… Ну давай, приходи в себя. Всё хорошо, я с тобой.
Его живительные поцелуи пробудили во мне — меня саму, отделили меня от крылатого и от тоски. Он положил руки мне на плечи, и мне в солнечное сплетение вошло тёплое и мягкое: "Мы — достойные. Мы — одно целое". А ещё он сказал: "Я люблю тебя". Мои ожившие руки поднялись и обвили его шею.
— Кон… Здесь лежит мой крылатый… — прошептала я ему в шею.
Секунда — и я уже стояла на ногах, поддерживаемая Конрадом. Он тоже был достойным, и он один понимал меня, а остальные могли только смотреть с удивлением и беспокойством.
— Тридцатиминутный привал, — распорядился он. — Мы скоро вернёмся.
Теперь, в его присутствии, мне стало гораздо легче: он подставил мне плечо во всех смыслах этого выражения. Пока встретившиеся группы располагались для передышки, мы с ним отошли в лес, чтобы скрыться от их взглядов.
По круглым камням, усыпанным жёлтыми листьями, журчал ручей. Конрад, присев, подставил под серебристую струю руку, набрал пригоршню воды и умыл лицо. Я последовала его примеру: после многокилометровой эстафеты по лесам с сундуком это было очень кстати. Холодная вода освежала и бодрила, а грустное осеннее солнышко, пробивавшееся сквозь лесной шатёр, блестело на ресницах радужными пятнами.
— Странные здесь места, — сказала я. — Мне здесь не по себе.
— Да, есть немного. — Конрад снял куртку, постелил на землю и похлопал по ней, приглашая меня присесть.
Мы уселись рядом и с минуту, как зачарованные, смотрели на ручей, не произнося ни слова. Воистину, можно бесконечно смотреть на текущую воду… Иногда с дерева срывался золотой лист, падал в ручей и лодочкой уносился прочь. Конрад, обняв меня, щекотал губами моё ухо и щёку.
— Ну, как ты, козлёночек? Тебе лучше?
Я поёжилась от уютных мурашек, пробежавших по телу от его голоса, и прильнула к нему.
— Да… — И отправила ему по каналу солнечного сплетения: "Я тебя люблю".
— Козочка моя… Я соскучился по тебе.
От его слов у меня что-то сладко сжалось в низу живота. Они были правдивыми и светлыми, как солнце, устало гладившее наши макушки, простыми и древними, как деревянная статуя на земляничной поляне. Не размыкая губ и рук, мы опустились на траву. Это было нужно нам как глоток горячего чая в зимнюю стужу, как островок покоя и нежности среди враждебного океана — слиться хоть на полчаса, хоть на пять минут. Земля подо мной плыла, небо кружилось… Вода журчала, изливалась, врываясь в меня горячими струями… Мать-сыра-земля… дай нам сил… пройти через это…
Вода журчала, унося жёлтые листья-кораблики, лес молчал — слушал лепет наших чувств. Ничего нового в них не было — всё то же, что и века, и тысячелетия назад.
— Я люблю тебя… Очень, очень…
— И я тебя, козочка. Я не могу без тебя.
Поймав жёлтый кораблик, я привязала его травинкой к палочке. Конрад сказал:
— Не поплывёт. Дай сюда.
Он ловко связал из палочек нечто вроде катамарана, даже с мачтой, к которой приладил листик-парус.
— Всё-таки достойные — немножко как белые вороны, — сказала я. — Остальные нас не понимают. Вот и ребята на меня смотрели, как на…
Я не договорила: Конрад скользнул по мне обжигающе нежным взглядом.
— Остальным надо выдавать только то, что им нужно знать, — сказал он. — Ну что ж, спуск судна на воду…
Катамаран поплыл!
— Ура! — Я захлопала в ладоши.
Но проплыло "судно" до первого порога: там оно перевернулось, и его затянуло в бурный водоворот.
— Но хоть немножко-то всё-таки проплыла наша лодочка, — сказал Конрад. — Хоть чуть-чуть порадовалась тому, что она есть, что она плывёт…
Как мы, подумалось мне.
— Слушай, я вот что… хотел спросить, — вдруг начал Конрад. — Когда всё это кончится… и если мы останемся живы… Ты выйдешь за меня замуж?
Обжигающее счастье пролилось вниз по моему нутру. Пусть мы — лодочки из хвороста в бурном море, но какое-то время мы можем плыть борт о борт и быть счастливыми. Надолго ли? Неважно. Наверно, до первого водоворота… А может быть, вдвоём мы и сумеем удержаться на плаву — кто знает?
— Уж прости, что я вот так просто и неромантично, — виновато улыбнулся Конрад. — Даже кольца не дарю… Хотя…
Он сорвал цветочек и обвязал вокруг моего пальца.
— Вот… Сойдёт?
— Большего и не нужно, — сказала я.
От его взгляда дрожь волнения пробежала по моему телу.
— Это значит "да"?
Ответ я послала ему в солнечное сплетение. Да! Он почувствовал, и это отразилось частично в его взгляде, частично — в жарком поцелуе, которым он приник к моим губам.
Как жаль было возвращаться! Но мы должны были двигаться дальше, а потому мы вернулись на место привала. Держа меня за руку, Конрад прочистил горло и сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});