дочь в это время стерегла стадо на горном пастбище… — на память продолжает Анна.
— Кто из нас читает? «А потом самый огромный из валунов врезался в стену пастушьей хижины, и она, переворачиваясь, полетела вниз по горному склону, пока от нее не остались лишь щепки, размером не больше спички. Но спящего пастуха подбросило в воздух на соломенном матрасе…»
Анна начинает беспокойно крутиться под пледом.
— Не надо, Андрюша, дальше не продолжай. Я больше не хочу слушать.
— Но Коля так любил эту часть истории. В любом случае пастух не погиб.
— Я знаю, и он нашел свою дочку целой и невредимой, потому что, вместо того чтобы присматривать за овцами, она играла в пещере. Он отвалил камни от входа голыми руками.
— Но, значит, у сказки счастливый конец, тогда что не так?
— А что случилось с овцами?
— Что?
— Их насмерть задавило обвалом?
Андрей перелистывает страницы.
— Об овцах тут ничего не сказано.
— А как насчет людей, живших у подножия горы? Когда валуны докатились до них?
— Нет, о них тоже ни слова.
Анна открывает глаза.
— Забавно, не правда ли, я всегда переживала только за пастуха и его дочку. Видимо, потому что они — главные герои. Может быть, отсюда мораль: ты не можешь позаботиться обо всех.
— Это всего лишь детская сказка, Аня.
— Я знаю. Прости. Без Коли так странно, правда? Некому играть на пианино.
— Малевичам не странно.
— Надеюсь, у него все хорошо.
— Я в этом уверен.
— По крайней мере, он достаточно взрослый, чтобы понимать, почему так вышло.
— С ним все будет отлично, Аннушка. Думаю, он даже рад, что временно не ходит в школу.
— Как ты думаешь, ничего, если я ему напишу?
— Наверное, пока не стоит. Пусть все немного уляжется.
И вдруг, ни с того ни с сего, на нее накатывает ужас, которого она не испытывала годами. Волосы на голове шевелятся, будто кто-то перебирает их ледяными пальцами. Кожа покрывается мурашками. Сердце удушливо колотится в горле.
— Андрюша!
— Что с тобой? Тебе плохо?
— Я нехорошо себя чувствую.
— Лежи спокойно. Не двигайся. Где у тебя болит?
— Нигде. Просто обними меня.
Он неловко опускается рядом с ней на колени и сгребает ее в объятья.
— У тебя нет кровотечения? Или спазмов, или чего-нибудь еще?
— Нет. Просто какое-то ужасное чувство. Но теперь оно почти прошло.
И больше она не скажет ему ни слова. Все и без того плохо. И легче никому не станет, если она вывалит все как есть, как ей привиделось: кто-то стоял над ней с занесенным молотком и примеривался, как бы ловчее ударить ее в висок. И лицо его при этом не выражало никаких эмоций, он просто внимательно прикидывал, где самое уязвимое место.
— Теперь все хорошо, — говорит она. — Обними меня. Еще крепче.
— Я боюсь сделать тебе больно.
— Ты не сделаешь мне больно.
Он меняет положение тела, сильнее прижимает ее к себе.
— Так лучше?
Он чувствует, как она кивает. Высвободив руку, он гладит ее по волосам.
— Только ты и ребенок, вот все, что имеет значение.
Он чувствует, что она мысленно возражает: «И Коля», но вслух ничего не говорит.
— Тише, тише, — шепчет он, укачивая ее в объятьях. — Все хорошо. Ни о чем не волнуйся, родная, я о тебе позабочусь.
17
Андрей лежит без сна, прислушиваясь к шуму проезжающих машин. В такое время — уже почти два часа ночи — их совсем мало. Он не может уснуть. Неудивительно, учитывая, что у него сейчас нет никаких физических нагрузок. Он хочет встать, но боится разбудить Аню. Она крепко спит, отвернувшись от него, дышит ровно и глубоко.
Он лежит, вытянувшись на спине, неподвижно, и думает о своем письме. Он написал уже несколько черновиков, и все их уничтожил. Аня считает, что отправить письмо было бы безумием. Возможно, она права, но он по-прежнему продолжает переставлять в голове его параграфы. Какая-то часть его мозга все время представляет, как Волков прочтет письмо.
«Ну и что дальше, дурень? Он протянет руку к телефону и позвонит тебе сказать, что понимает: ты всего лишь старался сделать все возможное для его мальчика?»
Аня бормочет во сне. Непохоже, что она расстроена или встревожена, как будто просто говорит с кем-то о будничных делах.
Анна настояла, чтобы он сжег все черновики, как сжег Ленино письмо. Она заявила, что он и так помнит наизусть все, что хочет сказать: пусть уж это будет в голове, а не на бумаге — так безопаснее. По его мнению, она неправа, но возражать он не стал. Не хотел ее расстраивать сейчас, когда она в положении.
Еще одна машина быстро несется по пустой улице. Он прислушивается, будто стены дома — это кожа, через которую он пытается нащупать пульс. Машина приближается. Должно быть, она свернула на их улицу. Вдруг он слышит звук тормозов — никакого скрипа, просто кто-то решительно нажал на педаль. И судя по звуку, это не легковушка.
Андрей выскальзывает из постели и в темноте накидывает на себя халат. Он шарит под кроватью, пытаясь найти шлепанцы, которые Аня подарила ему прошлой зимой. Они не задернули занавеску вокруг кровати, потому что Коли сейчас нет.
Он слышит, как хлопает дверь. Им наплевать, кого они разбудят. Управдом наверняка им открыл.
Он делает глубокий вдох. Сердце у него колотится, мысли скачут. Управдом им откроет, и они все вместе поднимутся по лестнице к дверям квартиры. Всем известно, как это происходит. Управдом выступит понятым при аресте.
Нужно ли ему что-то спрятать? Нет. Они избавились от всего, что хоть как-то могло их скомпрометировать. Аня по-прежнему спит. Надо ли ее будить? Нет. Ему нужно одеться. Нет, на это нет времени. Он не хочет, чтобы его застали полуголым, путающимся