не одну неделю, благодаря ребенку, — а на следующий приходишь с напряженным выражением лица и вздрагиваешь, стоит кому-нибудь хлопнуть дверью, наверное, я могу догадаться, что у тебя что-то случилось. Что-то плохое, — тихо добавляет она, внимательно глядя Анне в глаза.
— Ира…
— Не волнуйся, я тебя ни о чем не спрашиваю. Не думаю, что кто-то еще заметил. Уж точно не наша дорогая заведующая, ослепленная собственным блеском руководительница нашего образцово-показательного заведения, потому что в людях она совершенно не разбирается. Алла вся в себе, а остальные не слишком хорошо тебя знают. А вот дети заметили. Маша из твоей группы всю неделю от тебя не отходит, а до этого она уже начала привыкать к другим детям.
— Ты слишком многое замечаешь, Ира.
— И всегда замечала. Это очень неудобно. Наверное, поэтому у меня и нет мужчины. Черт, ноготь треснул. В морозы у меня всегда так. У тебя, случайно, нет пилочки?
Анна роется в сумке, опустив голову.
— Вот, возьми, — наконец говорит она.
— Спасибо. Побереги себя, Аня. Тебе еще рожать, и вообще.
— Я постараюсь.
Когда Анна приходит домой с работы, ее встречает Андрей, чисто выбритый. Она прижимается к нему, трется о щеку и вдыхает запах его кожи.
— Ты такой милый и гладкий.
— Я понял, что борода мне не идет.
— Это хорошо.
— Как прошел твой день?
— Неплохо. Дети лепили снежную крепость. Ты не представляешь, сколько полезных навыков они при этом развивают. Пространственное воображение, умение делать расчеты… Правда, все кончилось слезами, потому что у всех промокли варежки. Мы развесили их сушиться на батарее, и получился целый ряд почти совершенно одинаковых варежек. Родители как бы должны пришивать на них метки, но ты знаешь, как оно в действительности. Всем до лампочки, сколько бы объявлений Морозова ни повесила. Все матери отрабатывают дополнительные часы, или работают в две смены, или бог знает что еще, — только времени у них нет. А когда пришло время забирать детей домой, кому-то достались чужие, кому-то с дыркой на пальце, в итоге все между собой переругались. Но слушай дальше. Морозову посетила очередная блестящая идея: раз дети учатся делать снежные кирпичики, значит, этим нужно воспользоваться, чтобы научить их кооперации, как при работе на конвейере.
— Я полагаю, это и правда учит их кооперации, — говорит он.
— Да конечно, учит, но почему все должно делаться ради чего-то еще? Почему нельзя чем-то заняться ради самого этого занятия?
— Думаю, об этом стоит спросить Морозову, наверняка у нее есть готовый ответ.
— Я даже не сомневаюсь. Наверняка она уже вписывает его в свою диссертацию, пока мы тут с тобой беседуем.
Но под поверхностью их внешнего диалога происходит другой, скрытый, невысказанный:
— Есть новости?
— Нет, никаких.
— Шесть дней прошло. Могли бы хоть официальное письмо прислать в подтверждение звонка.
— Они нарочно заставляют меня нервничать.
— Но хоть что-то мы можем сделать?
— Я написал еще один вариант письма.
— Андрюша, не отправляй его. Пожалуйста.
— Хорошо, тогда скажи, что я должен сделать? Смириться с тем, что я больше не врач? Позволить им отнять у меня профессию, как игрушку у ребенка, который плохо себя вел?
— Андрей, пожалуйста. Пожалуйста, не надо злиться на меня.
— Я на тебя не злюсь. Как ты могла такое подумать?
— Прости. Я просто устала.
— Конечно. Ты же весь день работала.
Они садятся ужинать. На столе стоят Ленины розы, они полностью распустились, но совсем не пахнут. Анна сварила овощной суп с клецками, поставила тарелку с нарезанной колбасой. Она добросовестно ест, хотя совсем не голодна. Андрей оставляет половину супа в тарелке. «Ему нужно выйти прогуляться, — думает она. Ничего страшного от этого не случится. Неудивительно, что у него нет аппетита — целыми днями сидеть в квартире!»
— Может, пойдем погуляем после ужина? — спрашивает она. — Подышим воздухом.
Он взглядывает на нее с удивлением.
— Ты же устала, — говорит он. — Ты весь день была на ногах.
— Я бы немного прошлась. Ты сегодня никуда не ходил? — как бы между прочим спрашивает она, убирая со стола тарелки.
— Нет.
В сотый раз она прокручивает в голове телефонное сообщение. Она заставила Андрея повторить его слово в слово. Он специально обучен запоминать такие вещи: не один год выслушивает перечисление симптомов, прежде чем поставить диагноз.
«Это отдел кадров. Я должен вам сообщить, что, начиная с этого момента, вы временно отстранены от исполнения обязанностей, вплоть до окончания расследования по факту злоупотребления ими. Вы должны быть готовы к тому, что вас могут вызвать для дальнейших расспросов в любое время, без предупреждения. Пока ведется расследование, вам запрещено находиться на территории больницы».
Должен быть готов в любое время. Понятно, что никто не назначит встречу заранее, и никто о ней не предупредит. Но означает ли это, что Андрей теперь должен день и ночь сидеть у телефона? Если они выйдут на четверть часа и в это время ему позвонят, конечно, они перезвонят еще раз, разве нет?
Управдом увидит, что они уходят. Может, ему велели следить за их передвижениями. Они могут решить, что Андрюша вышел, чтобы с кем-то встретиться, или попробовать с кем-то связаться.
— Ты прав, я действительно устала, — медленно говорит она. — Знаешь, чего бы мне по-настоящему хотелось?
— Чего?
— Устроить себе спокойный вечер. Немного полениться. Лечь на диван, закинуть ноги повыше, и чтобы ты почитал мне вслух. Ты не против? Ты же знаешь, я очень люблю, когда мне читают.
Андрей улыбается.
— Конечно, не против, — говорит он. — А что тебе почитать? Ложись пока, я принесу подушку и плед.
Она раздумывает, какую книгу выбрать.
— Даже не знаю… У меня из-за беременности мозг скоро совсем атрофируется. После работы я еле соображаю.
Андрей подкладывает подушку Анне под голову, разворачивает плед и укрывает им ее ноги.
— Так хорошо?
— Идеально.
— Хочешь, я почитаю тебе стихи, — неуверенно предлагает он, чем трогает ее до глубины души.