— Не мудрено! — словно поймав мои мысли, тихо произнес Рик. — При такой потере энергии и на такой-то жаре.
Главарь белых верберов сделал резкий жест, и его сопровождающие остались на несколько шагов позади.
Сам же генерал нижней орды подошел к нам так близко, что я могла бы дотянуться до него рукой.
И страхи рассеялись окончательно. Осталась лишь жалость и толика уважения к этим существам — они не сдавались, не смотря на раны и поражение.
Главарь «белых» все еще гордо держал голову и прямо — спину. Смотрел с достоинством, не отводя глаз ни на секунду, и вблизи радужки его казались кусками красной яшмы. Не прозрачные, как у местных оборотней и людей — матовые, и словно бездонные.
Обветренная, исполосованная глубокими морщинами кожа выдавала в белом вербере существо, которому немало досталось в жизни. Но грубо высеченное лицо его с непривычно скошенным лбом — визитной карточкой этого вида оборотней — выглядело молодым.
Я дала бы ему не больше шестидесяти лет.
Вражеский генерал сделал еще два шага навстречу, и легкий порыв ветра убрал с плеч его густые, светлые волосы, похожие на непрозрачные стеклянные нити.
Надо же какие они интересные, необычные вблизи, эти нижние твари. И совсем не мерзкие, как бы я к ним не относилась. А относилась я к ним все лучше и лучше.
Теперь, когда нас и лагерь захватчиков разделяли несколько метров, становилось ясно, что они выделили женщинам и детям лучшие места. Их палатки располагались на самых ровных участках, неподалеку от малинников, порослей растений со съедобными кореньями. От палящих лучей их прикрывали раскидистые кроны деревьев.
На самом солнцепеке высилась палатка генерала и остатков его войска.
Как можно не уважать нижних за такое решение?
Недолго мы хранили молчание. Никто не начинал диалог первым, все поочередно присматривались друг к другу, изучали.
Наконец, белый вербер вздохнул и очень спокойным басом произнес:
— Добро пожаловать в наш лагерь. Спасибо, что приехали. Честно говоря, не знаю — имею ли право приветствовать вас на вашей земле. Но все равно приветствую.
— Ладно, церемонии излишни, — отмахнулся Рик и взял ровный, деловой тон. — Первым делом мы прокачаем будущего поединщика энергией жизни и питательным раствором с ней же, родимой. Так напичкаем, что из ушей польется, — василиск тряхнул своей аптечной сумкой и моей заодно тоже, — Затем окажем помощь остальным раненым, женщинам и детям. Сделаем все, что сможем.
— Спасибо, — кивнул белый вербер, и что-то пушистое уткнулось мне в ладонь — Мурашка отправился во вражеский лагерь вместе с нами.
Главарь белых удивленно посмотрел на кота, словно никак не ожидал от него такой смелости. Но Мурашка вышел вперед, и остановился у самых ног вражеского генерала. Тот пожал плечами, хмыкнул, крутанулся на пятках и махнул нам рукой, приглашая идти следом.
19
В поселении белых верберов, я никак не могла отделаться от ощущения, что попала на тысячелетья назад, в деревню какого-то древнего племени.
Палаточный городок запомнился надолго.
Грязь, сырость, отсутствие элементарных удобств… Мне стало очень не по себе, захотелось пригласить бедолаг домой, пустить в душ, уложить на нормальную постель, сытно накормить…
Ничего удивительного. Захватчики планировали блиц-крик с помощью перерожденных, но остались без орды марионеток, проиграли войну и «застряли» на приграничных землях.
Белые верберы спали прямо на полу— вповалку, на каких-то грязных, жестких тряпицах, едва прикрывавших холодную каменистую почву. Здесь же лежали и скалились от боли раненые.
Умывались белые верберы, мыли еду и посуду в ведрах с подозрительно сероватой водой, явно использованной уже не один раз. Тоже не мудрено. Ближайший чистый ручей располагался по другую сторону поля, на нашей земле, куда захватчики обязались не заходить. Здесь же, они умудрились вырыть несколько неглубоких колодцев, но вода туда прибывала в час по чайной ложке и ее катастрофически не хватало.
Как и пищи. Нижние оборотни коптили мясо убитых в лесу животных на углях костров. Там же запекали клубни и съедобные коренья, хотя бы так обеспечивая их очистку от земли, микробов и паразитов.
Единственное, чего у захватчиков было в избытке — так это одежды и обуви. Грубо скроенная, из плотной, жесткой ткани, она громадными сероватыми стопками высилась в углах палаток. Там же стояли набитые до отказа мешки с кожаными ботинками, сандалиями и сапогами.
Нижние явно готовились к переезду всерьез.
Рик прокачивал генерала энергией, Латифа ставила ему и остальным раненым капельницы, а Вагр оказывал первую помощь.
Заметив, что они отлично справляются, мы с Кармелией отправились осматривать женщин и детей.
Возле палаток и внутри них нас встретили унылые, осунувшиеся лица — бледные, с впалыми глазами и громадными черными синяками под ними.
От запаха сырости, пота и земли захотелось поморщиться. Но я сдержалась, из вежливости к хозяевам, из сочувствия к их положению.
Внутри палаток по большей части оставалась ребятня — лежала вповалку, нехотя играла в камушки, негромко переговаривалась. Лишь некоторые возились снаружи, но как-то вяло, без настроения, скорее по привычке.
Женщины шустрили неподалеку от своих временных жилищ. Готовили еду в громадных закопченых котлах, грели и кипятили воду, стирали белье в гигантских металлических чанах. В каждый такой котел или чан мы с Кармелией и Латифой поместились бы целиком.
Когда мы подошли к первой палатке, две молодые, богатырского телосложения верберши как раз возвращались из леса с корзинками. Их второпях сплетенные из ветвей тары были до краев наполнены толстыми, белыми и оранжевыми кореньями. Белые по вкусу напоминали сладковатую картошку, оранжевые — морковь.
Навстречу им поднялась пожилая женщина, возможно, ровесница Маллеса, с редкими бело-серыми волосами, собранными в тугой хвостик и очень загорелым, вдоль и поперек изрезанным морщинами лицом. Она взяла корзинки, и принялась зарывать добычу в угли. Ее босые стопы, еще вполне аккуратные, без ужасных шишек из-за отложений солей, казалось, совершенно не чувствовали жара.
— Тетя доктор? А вы поможете моей сестренке? — низкий, но чистый детский голосок заставил меня обернуться вправо. Там, среди толпы таких же ребятишек — чумазых, в мешковатой одежде, с голодными глазами, стоял долговязый парнишка, лет тринадцати. Ершик темно-стальных волос, топорщился на круглом черепе. Большие, темно-кирпичного оттенка глаза смотрели с надеждой.