Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

– Что за обжора, это Бартоломео!..   весело сказал Папа. – Обжорство не принадлежит к вашим недостаткам, синьор Рафаэль?

– С вашего позволения, ваше святейшество, я погожу быть обжорой, пока не поседели мои волосы!   возразил художник.

– Никто не может сказать, достигнет ли старости,   торжественным тоном сказал Бабьена…

– Опять!   заметил Лев X. – Право, кардинал, вы совсем не хотите, чтобы наш дорогой художник поспешил с женитьбой на вашей племяннице!..

– Мария Бибьена!.. Разве она не молода, не хороша собой, не богата!   воскликнул кардинал. – И вледствие этих качеств разве не достойна союза?…

– Я буду очень польщен, став когда-нибудь мужем прекрасной и богатой госпожи Марии Бибьена!..   возразил Рафаэль.

– Когда-нибудь, когда-нибудь!   ворчал кардинал. – К чему ждать столько времени, когда от себя зависит быть счастливым!..

– Счастливым!..   заметил Папа. – Сеньор Рафаэль быть может не в том видит счастье, кардинал, в чем вы. Он знает, что в благодарность за его работы, я готов принять его в число высших сановников церкви. Кардинальская шапка стоит наследницы…

Молчание, предписываемое уважением, последовало за этими словами, которые если и не были неприятны Рафаэлю, не могли нравиться кардиналу.

Но равнодушный к этому разговору падре Бартоломео уже поглотил порядочную часть внутренностей обезьяны.

Наконец Папа, также очень уважавший Бибьена, начал, обращаясь к нему и к Рафаэлю:

– Оставим будущее таким, как предназначено быть ему; мы в настоящем и останемся в нем; а чтобы оно было весело, осушим стаканы, чтобы снова наполнить их и осушить, и просим вас, кардинал, рассказать нам одну из ваших историй. Если она будет несколько солона, – тем лучше, мы выпьем лишнее, слушая ее.

Бибьена поклонился. Он пользовался славой избранного рассказчика тех повестей и новелл, которыми в Италии особенно прославился Бокаччо, а во Франции   Маргарита Валуа, королева Наваррская, – повестей весьма скандального содержания.

– Новелла,   сказал кардинал, – которую я буду иметь честь сегодня передать вашему святейшеству называется «Истинные отцы».

– Тут будут истинные отцы,   смеясь возразил Лев X. – Кто автор этой новеллы?

– Французский дворянин, граф Антуан де-ла-Саль.

– Хорошо. У французов есть кое-что, когда они не вмешиваются в наши дела.

Бибьена начал:

«Несколько лет назад в Париже жила женщина, бывшая замужем за добрым и простым человеком. Эта женщина, прелестная и грациозная, в молодости, по ветрености, имела очень не мало любовников и пользовалась их любовью. В то время столько же от мужа, сколько от них, она приобрела тринадцать или четырнадцать человек детей.

Случилось так, что ее поразила смертельная болезнь, и прежде чем отдать душу Богу, она раскаялась в своих грехах. Возле своей смертной постели она видела толпившихся детей и чувствовала глубокое горе, покидая их навсегда. Но она полагала, что поступила бы дурно, если бы оставила своего мужа с целой кучей детей, из которых большинство были чужими, хотя он ничего не подозревал, считая свою жену самой честной женщиной в Париже. Через посредство одной из ходивших за ней женщин, она сделала так, что двое из ее прежних любовников пришли к ней, когда мужа не было дома.

Когда она увидала этих двух мужчин, она приказала привести всех детей и начала говорить: «Вы, такой то, вы знаете, что происходило между нами тогда-то и в чем я горько раскаиваюсь. И если Господь не подарит меня своим святым прощением, я дорого заплачу на том свете. Каюсь, я сделала безумство и не сделаю другого. Вот такие и такие-то мои дети, они ваши, а не мужнины: умоляю вас, обяжите меня, когда я умру, – а это будет скоро; возьмите их себе и воспитайте, как следует отцу.

И она обратилась с такими словами к другому любовнику: «Вот эти дети ваши, я уверяю вас и умоляю взять их; если вы обещаете мне это, я умру спокойнее.

В то время, когда она производила этот раздел, муж вернулся домой и был встречен одним из сыновей, самым младшим, которому было не более пяти или шести лет, и который прибежал, запыхавшись, крича:

– Папаша! папаша! ради Бога поспешите!..

– Что случилось нового?… сказал отец. – Твоя мамаша умерла!..

– Нет, нет!   сказал ребенок. – Только поскорей ступайте наверх, а то ничего не останется… К мамаше пришли два господина… Она отдает им всех моих братьев… Если вы не подойдете, так и последнего отдаст.

Добряк не понимал, что хочет сказать ребенок; однако, он взошел и, найдя жену, сиделку, двух посторонних мужчин и детей, – потребовал объяснения слов малютки.

– Я сейчас объясню вам,  – ответила жена.

– Хорошо,  – заметил он, ничего не подозревая. Посторонние ушли,  поручая больную Богу, и обещая исполнить ее просьбу, за что она их поблагодарила.

Так как она чувствовала приближение смерти, то обратилась к мужу с просьбой о прощении и рассказала ему все, что было сделано ею вовремя замужества, и почему такие-то дети были от такого-то, и как после ее смерти они будут взяты, и он не будет обременен.

Добряку мужу не очень нравилась подобная исповедь, однако он простил, вслед за тем она умерла. Он отослал детей к названным лицам, которые взяли их на воспитание. И таким образом он освободился и от жены и от детей, но, говорят, больше жалел об утрате последних, чем о смерти первой.

* * *

Таковы были истории, которые служили десертом Льву X; и не забудьте, что мы выбрали из этого рода самую пресную.

Между тем становилось поздно; в то время как лакеи относили в одну из 11.000 комнат Ватикана тело падре Бартоломео, Рафаэль и кардинал Бибьена откланивались со своим высокопоставленным амфитрионом.

Художник и прелат каждый пошли в свои носилки, ожидавшие их у папского дворца. Носилки были сопровождаемы хорошо вооруженными служителями, потому что в Риме того времени было неблагоразумно расхаживать одному поздно вечером по улицам.

Разставаясь, Бибьена сказал Рафаэлю:

– Припомните, молодой человек!

– Я припомню,   с улыбкой отвечал Рафаэль. Через несколько минут, когда Рафаэль в какой-то сладостной полудремоте мечтал о своей Форнарине, чья-то тень наклонилась с правой стороны носилок и знакомый голос проговорил:

– Добрый вечер, учитель!

– Франческо Пенни!  – радостно вскричал Рафаэль. – Как и зачем ты здесь?…

– Чтобы оберегать вас. Я знал, что вы обедали у его святейшества и ждал у дверей, чтобы проводить вас в Фарнезе.

– Мой милый Франческо!.. Так вели остановиться носильщикам… Погода кажется, прекрасная?…

– Великолепная!

– Вместо того, чтоб отправляться в Фарнезе, ты проводишь меня?

– Куда?

– Я тебе скажу да дороге.

Слуги были отосланы. Чего бояться опасных встреч!.. Разве у Рафаэля и Франческо Пенни нет у каждого по доброй шпаге? Куда же отправлялись они? Но вы уже знаете: они спешили к дому Форнарины.

Она не спала. Не так она была глупа, чтобы спать! Она предчувствовала это посещение. Она стояла у окна. Милая малютка!.. Но как достичь до нее, чтобы не узнал отец?

– Поверните к саду… С помощью виноградных лоз, которые спускаются по стене, быть может, вы будете в состоянии…

– Хорошо!.. хорошо!..

То была та самая дорога, по которой Томасо Чинелли каждую ночь пробирался в комнату Маргариты. О! если бы эти лозы, эти камни могли говорить!.. Если бы могла говорить эта комната, в которую проник Рафаэль, и которая была свидетельницей таких страстных ласк!.. Но все безмолвствовало, и Рафаэль был несказанно счастлив.

Франческо Пенни остался в саду.

На рассвете его учитель отыскал его, извиняясь в том, что заставил ждать пять часов.

Пять часов, ни больше, ни меньше. И даже, наконец, возвращаясь в Фарнезе, Рафаэль был занят только Маргаритой.

– Я никогда не любил ни одной женщины так, как люблю ее,   говорил он,   и я решил, что она будет моею совершенно… Я дам её отцу всё, что он потребует… Я хочу свободно видеть ее во всякий час дня и ночи…

Франческо Пенни молчал, но невольно вздохнул, потому что глубоко любил своего учителя, и глядя на него, видел как глубоко впали его глаза.

Рафаэль подслушал вздох.

– Что с тобой?   спросил он. – Ах, правда, мой бедный друг? Я заставил провести тебя бессонную ночь. Тебе нужен покой.

– Что за дело до моего покоя!   быстро возразил Франческо. – Дело в вас, учитель. Форнарина прелестна; я сознаюсь; но если вы верите мне, – любите ее нежнее, умереннее…

Рафаэль пожал плечами.

– Ты также, как Папа и кардинал Бибьена, читаешь мне мораль Франческо!   сказал он. – Ты не подозреваешь, стало быть, что художник тогда только имеет талант, когда он любит и любим. Любовь удваивает гениальность. Ты увидишь, какие картины напишу я, когда Маргарита будет моей моделью… Мне ее послало само небо!..

«Увы!  – подумал Франческо Пенни, – дай Бог, чтоб она не отправила на небо тебя!»

* * *

Во все времена, повсюду есть родственники, которых легко убедить золотом; но в то время, особенно в Италии, в низших классах, почти не было примера, чтобы за порядочную сумму нельзя было купить отцовской или материнской снисходительности. За пятьдесят экю Джемиано позволил Рафаэлю рисовать с Форнарины, за три тысячи экю – он дал ему позволение увезти, ее, куда он хочет.