и разбудить его, прошептав в окно пароль. Но к нему ехать ой как далеко, доберется только к пол-одиннадцатого, а то и к двенадцати. Вечером автобус ходит редко. А возвращаться как? После часа транспорта вообще не будет, а денег на такси ему, пожалуй, не хватит. Идти пешком через весь город? Нет, видно, в этот раз ничего не получится.
В нем проснулся яростный Рейджен. Игнат возненавидел всех людей на земле.
Он открыл ноутбук и в «Ворде» завел новый файл, озаглавив его: «Преступления несостоявшегося героя Валерия Подгорного».
Именно так, ни одно из криминальных дел второго пилота гражданской авиации В. Подгорного не будет забыто.
Значится так, пункт намбер ван:
При нашей случайной встрече улыбался униженно и подобострастно, изображая тупого «друга детворы».
Намбер ту:
Оказался на людях в мокрой рубашке и, словно последний нищеброд, объяснил это купанием в детском фонтанчике в парке — куда уж тупее?
Оценка первых двух прегрешений казалась ему безукоризненной, а следовательно, и вполне объективной.
Потом он хотел ввести еще один пункт о том, что Подгорный заночевал с матерью вне дома, оставив Игната в «ужасном положении». После некоторых размышлений он решить не включать в состав файла пункт три, явная субъективность которого говорила скорее о незрелости самого Игната, чем о криминальных деяниях второго пилота.
Игнат вытащил ящик шкафа и пристально вгляделся в щель. Уходя, мать, видимо, закрыла жалюзи. Ни зги… Игнату показалось, что щель законопатили, и эта неожиданная догадка заставила его содрогнуться. Поискав на ощупь, он понял, что заветная щель еще на месте. Долго напрягая глаза, он смог наконец разглядеть едва заметную полоску света на хромированной спинке кровати. В остальном тьма была непроглядной, словно нутро огромного гроба, ее чернота, сохранявшая еще следы дневного жара, таила лишь различные оттенки столь густого мрака, какой Игнат еще ни разу не видел.
Поутру, едва вздремнув, любовники расстались. Лариса – чтобы забежать домой, переодеться и пойти на работу, а Подгорный – подменить КВ С, чтобы тот мог походить по магазинам, а потом – до самого отлета руководить подготовкой, заправкой и проверкой систем нового выделенного им борта.
Отлет был назначен на шесть вечера.
Регистрация пассажиров и прием багажа завершились, и в пять тридцать в зоне ожидания появился наконец второй пилот – в форменной одежде, деловой, знакомый, но какой-то уже совсем другой.
Солнце медленно катилось в сторону складских крыш, небо на западе полыхнуло, ярко высветив длинные тела металлических птиц на взлетном поле.
Лариса и Игнат бросились к летчику, убегая от своих вечерних теней. От работы Подгорный сделался непривычно веселым. Придавил ладонью кепку Игната и от души хохотал, наблюдая, как тот обиженно хмурился под наехавшим на глаза козырьком.
– Пора прощаться. Вон мой новый борт. При взлете я буду в кабине пилота, но вы меня, конечно, не увидите, слишком далеко.
Говорить было не о чем. Лариса хотела было сказать о своем предстоящем одиночестве, но передумала. Их расставание началось в момент встречи на Иле, три дня назад. Так что в ощущении предстоящей разлуки, пожалуй, уже и не было особой новизны.
Ну а Игнат… Для него сейчас Подгорный – вечный скиталец, расстающийся с женщиной, чтобы улететь на другой конец земли, – являл собой совершенного героя. Как, впрочем, и мать – оставленная морячка, овеянная грустью расставания… Вот оно, мгновение, которое казалось ему безупречным. Игнат опасался лишь за Подгорного: не ляпнет ли тот в последний момент какую-нибудь несусветную чушь. Из-под опущенного козырька он угрюмо наблюдал за лицами взрослых.
Подгорному хотелось поцеловать Ларису; не решился – постеснялся Игната. Ларисе не терпелось поскорее завершить неловкую процедуру прощания. Она злилась на этого летчика, оказавшегося в данный момент человеком, полностью занятым своими профессиональными обязанностями. Подгорный предстал перед ней в новом виде: строго очерченным и не желающим хоть немного выйти за пределы своего жесткого контура. Вот если бы его контур оказался расплывчатым, более похожим на облако… Тогда ее память смогла бы сохранить это твердое упрямое тело, резкие брови и широкие плечи…
– Пишите нам письма с фотографиями. Интернет сейчас есть в самом захолустном аэропорту я сделаю для нас групповой чат «Одиссея капитана Подгорного». – Игнат лучше всех справлялся со своей ролью.
– Обязательно. Буду писать из всех портов. Сможем и по видео разговаривать. И вы пишите. Не забывайте: письма – главное утешение воздушного скитальца.
Он извинился – пора готовиться к отлету. По очереди пожали друг другу руки. Провожающие следили за тем, как автобус отвез Подгорного к его борту, как он поднялся по серебристому трапу, оглянулся с верхней ступени и помахал фуражкой.
2
Прошло полтора месяца. Тридцатого мая в девять утра Лариса была уже у входа в аэропорт Петрозаводска.
Пейзаж Бесовца в это время года отличался какой-то особенной, довольно примитивной чистотой. Узкие улицы, набирающая силу зелень липовых аллей, очень редкие прохожие, старомодные здания из красного кирпича. Крошечный, словно ненастоящий, шлагбаум, стоящий перед старым зданием аэропорта, дополнял ощущение игрушечности.
День был значительно холоднее, чем при их первой встрече в апреле. Шел дождь. Старые складские кирпичи намокли и казались издали краснее обычного.
Лариса накануне позвонила директору ЦБК, чтобы тот выделил ей служебный автомобиль с водителем. Не желая привлекать внимания, она решила ждать в машине. Сквозь струи дождя на лобовом стекле ей было видно, как из убогих металлических ворот, покрытых облупленной желтой краской, перед невзрачным зданием со сплошным оконным остеклением под плоской крышей и проржавевшей надписью «АЭРОПОРТ» на бетонном навесе один за другим выходили сотрудники летных экипажей – пилоты, штурманы, бортовые инженеры, бортпроводники…
Подгорный, подняв воротник темно-синего форменного пальто и низко надвинув фуражку, осмотрелся, подхватил потрепанный «совковый» чемодан и, наклонившись вперед, решительно шагнул в дождь. Чтобы перехватить его, Лариса мигом направила к нему пожилого водителя.
Валерий нырнул в машину, неловко пытаясь затолкнуть в салон свой вымокший на дожде багаж.
– Ты здесь. Все-таки приехала, – сказал он, почти задохнувшись, и хищной птицей вцепился в плечо ее короткой норковой шубейки.
Его мокрое от дождя лицо, еще более смуглое, чем раньше, судорожно напряглось. Лицо же Ларисы, наоборот, побелело, будто в сумрачном салоне автомобиля внезапно опустили окно. Они целовались и плакали. Подгорный скользнул рукой под ее шубку, обнимал мягкий гибкий стан, воскрешая в памяти целостный образ «его Ларисы».
До ее дома было минут двадцать езды. Только при въезде в город они смогли наконец что-то внятное сказать друг другу.
– Спасибо за письма, особенно те, что ты посылала мне помимо группового чата, я их перечитывал