Или набрасывался на меня с неуемной животной страстью. Сначала перемены меня пугали, но временами его аппетит казался даже захватывающим. Я привыкла, что желание могло возникнуть где и когда угодно. О пристойности и обходительности и речи не шло. Иногда встреча проходила столь же бездумно и машинально, как берешь из холодильника бутылку пива, а иной раз казалось, будто это дело жизни и смерти, если я не отдамся немедленно. Такая бурная настойчивость и неодолимое влечение ко мне льстили и возбуждали.
Может, моя откровенность покажется тебе странной, ma chère, но ты не поймешь, если я не расскажу тебе всего. Наши решения принимаются не на пустом месте, они, как правило, результат прошлых проб и ошибок.
Я много путешествовала вместе с Иззи, но никогда не ездила с ним в Бразилию. Куда бы он ни отправлялся на гастроли, я следовала за ним.
Мы изъездили США вдоль и поперек и летали туда-сюда через Атлантику.
Поездки не проходили впустую. Где бы я ни была, я изучала конкурентов, посещая дорогие бутики лучших модельеров. Я искала ткани, фасоны и поставщиков, ходила на выпускные шоу лучших школ модельеров. И расширяла свой бизнес, сначала в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, потом в Бостоне и Вашингтоне. Вскоре я торговала своими моделями во многих универмагах. В моих долгосрочных планах было открыть сеть магазинов во всех крупных городах. Я выбирала города с хорошей сценой для джаза и между гастролями Исайи и моими деловыми поездками прыгала с самолета на самолет так же часто, как на такси в Нью-Йорке.
В путешествия я всегда брала с собой бухгалтерские книги и романы. Иззи барабанил по столу, отбивая ритм, читал газету или играл в шахматы с контрабасистом Грегом. Они хорошо ладили и вместе коротали время. Иззи всегда играл белыми – подкалывая Грега, который жил в Гарлеме, потому что сам жил среди белых.
Наша жизнь текла однообразно и спокойно, пока не произошел срыв, заставивший меня пристальнее взглянуть на серьезность проблемы.
Мы были в Риме, в аэропорту, – я помню, что это было в Риме, потому что мгновенно отказалась от вероотступничества и собиралась вернуться в лоно церкви – я читала роман «Тайна Санта-Виттории», книгу, которую все советовали прочитать, про ответ итальянской деревни на нацистскую оккупацию. У меня книга вызывала в равной степени лишь злость и напоминала о давно забытом. Я не находила в ней ничего смешного, как остальные. И вдруг я заметила, что Иззи ушел. Грег, подперев подбородок руками, смотрел на шахматную доску. Он беспокоился.
– Что случилось?
Грег выпрямился и начал убирать фигуры.
– Он снова проиграл, – ответил он.
– Снова? – переспросила я, замерев от ужаса.
Иззи обычно играл лучше, чем Грег, но одного взгляда на доску было достаточно, чтобы понять, что черные имели явный перевес.
– И не просто проиграл, а я его разгромил.
Он теребил в руке ладью, потом бросил ее в коробку.
– Может, не мое это дело, Роза, я должен предупредить: дело плохо, совсем плохо.
Он поднял белого короля, который лежал на боку.
– Знаю, – вздохнула я. – И беспокоюсь.
– И играет на саксе совсем не так, как прежде. – Грег заколебался от неловкости, что критикует своего друга и работодателя. – То его уносит куда-то – в прекрасное и мрачноватое место, но публика начинает нервничать, – то вообще не в себе, так что и две ноты не свяжет. Если бы я не работал с ним давно…
Он замолчал и стал складывать фигуры.
– И все время злится, все время, – добавил он, складывая доску пополам.
Грег играл с Иззи очень давно. Он был верным другом. Ему можно было доверять.
– Пьет он.
Я ни с кем об этом не говорила, даже с Грасой, словно молчанием можно было что-то исправить. Но мне нужно было с кем-нибудь поделиться.
– И наркотики, наверное? – вполголоса спросил Грег.
– Похоже на то.
Произнеся слова вслух, я поняла, что так и есть. И прикусила губу.
Разговор прервался от шумного скрипа по полу выдвигаемого стула. Иззи сел.
– Небылицы обо мне рассказываешь моему контрабасисту? – невнятно сказал он, кладя руку мне на колени. – Знаешь, Грег, некоторых медом не корми, дай напакостить.
– Иззи!
– На самом деле, Грег, ей нравится, как я с ней сейчас обращаюсь. Луис просветил меня, что она не принцесса.
– Луис! Ты общаешься с Луисом?
Он сунул руку мне под юбку. Я сжала ноги и положила руки на очень модную в то время ткань – твидовую, с крупной черно-белой ломаной клеткой, – притягивая к себе изо всех сил. Он раньше задирал мою юбку за мусорными баками, когда мы рано утром возвращались из джазового клуба. А сейчас был день и мы были не одни. И раньше днем он не напивался. Но закатывать сцену я не стала, это никому не нужно. Он научил меня этому, когда мы познакомились.
Его рука пробиралась выше.
– Иззи, перестань! – зашипела я.
Он так близко наклонился, что до меня дошел кислый запах виски.
Я встала.
– Я тебе сказала «перестань»! Я не шучу!
– А мы всегда повинуемся. Как Роза скажет, так и будет?
Иззи улыбнулся и помахал пальцами под носом.
– Ах, запах дома.
Я остолбенела, ma chère. У человека, в которого я влюбилась, была прекрасная душа, он был нежен, воспитан, а не груб и жесток.
Он вытер пальцы о рукав, потом повернулся к несчастному Грегу и сказал:
– Хочешь еще партию?
И начал расставлять на доске фигуры.
Мне нужно было успокоиться, и я ушла проверить время отправления. Когда я вернулась, Иззи бил Грега.
Ты поражена, ma chère, но я уже в таком возрасте, что это могло случиться с кем-нибудь другим, а ты только погружаешься в мир мужчин, тебе на самом деле нужно бы знать, что может произойти.
После возвращения из Рима я не видела Иззи около месяца и решила, что с этим покончено. Мне не хватало музыканта и джентльмена, но не его пьяного злого двойника. Я была рада, что он исчез.
И вдруг однажды ночью, почти под утро, он пришел ко мне в постель и был нежен со мной, как раньше, как с инструментом, на котором играл. Он гладил меня губами, языком, пальцами, исследуя каждый изгиб тела, играя и лаская до изнеможения. А утром в полутьме комнаты молча лежал, завернувшись в одеяло, худой, только кожа да кости.
Когда он проснулся, я принесла ему кофе и тост с маслом и джемом из маракуйи – небольшую роскошь, которую я просила присылать из Бразилии вместе с образцами