– Ты мой! – сказал Ратиц, положив ему на плечо руку. – Принесите ивовых прутьев и свяжите ему руки.
…Перед хижиной, где находилась Вальбурга, стоял монах. Его истощенное тело дрожало под лучами теплого утреннего солнца, но мыслями он постоянно стремился к христианской девушке. Ему первый раз в жизни приходилось ухаживать за женщиной и он чувствовал блаженную радость, то улыбаясь себе, то печально и сокрушенно посматривая на небо.
Готфрид услышал невдалеке звон железа и поспешные шаги. Перед ним появился вооруженный Ратиц, а среди его воинов – безоружный, с поникшей головой и связанными за спиной руками Инграм. Ратиц указал на солнце.
– Далек твой путь, юный посланец, а вид твой неприятен моему народу. Кончена игра, начатая в моем доме. Боги даровали мне славу и победу. Но если ты похвалишь меня перед твоим епископом, то готов я исполнить предложенное тобой вчера. Дай чашу и возьми пленницу.
– Хочешь ли выслушать ответ епископа на твой вопрос?
– Говори.
– Ты желаешь отправить послов на запад, ко двору короля Карла и требуешь, чтобы епископ доставил им провожатых и пристойный прием у повелителя франков. Если я правильно выразил твою мысль, то подтверди это.
– Уже много месяцев я не думал о посольстве. Мои воины не опасаются могущества франков. Где их рать? Мы не видим ее.
– Если ты изменил свои намерения, то говорить нам не о чем.
Готфрид отошел в сторону, но Ратиц продолжил:
– На тонких же весах взвешиваешь ты слова человека, чужеземец. Быть может нам угодно отправить послов, а быть может – нет.
Готфрид молчал.
– Не поручится ли человек, которого называют Винфридом, что при дворе повелителя франков ласково встретят моих воинов и удовлетворят их требования?
– Нет, – твердо оказал Готфрид. – Требования твои неизвестны повелителю моему. Все зависит лишь от государя Карла. Епископ может лишь содействовать, что твоих послов выслушают.
– Ты мало сведущ в обычаях порубежников, – сказал Ратиц.
– Возможно, – произнес монах. – Я не могу уйти без девушки и моего товарища, которого вижу связанным.
– Теперь это мой раб. Безумец проиграл мне себя в кости.
Послышался легкий вздох Инграма. Ратиц закричал связанному:
– Говори, раб, чтобы пославший тебя не отрекся от нашего договора!
Инграм повернулся и утвердительно наклонил голову.
– Мне поручено заботиться о нем и о женщине, – сказал Готфрид. – Могу ли я явиться к епископу без них?
– Разве не отпустил я без выкупа одного из служителей твоего епископа? – с гневом сказал Ратиц. – Да и ты сам? Разве не невредимым стоишь передо мной? Не знаешь, глупец, что стоит мне поднять руку, и воины мои ножами снимут с тебя кожу?
– Участь моя не в твоей руке, а в деснице моего Господа, – смело ответил Готфрид. – Но добровольно я не покину этих мест без моих друзей.
Ратиц разразился проклятьями и топнул ногой.
– Так я прикажу моим воинам привести тебя к пограничной ограде и перекинуть через нее.
– Освободи их, а меня удержи рабом или жертвой, как хочешь.
– Такая мена была бы безумием! Молодая женщина и воин – за тебя, не то мужчину, не то женщину.
Готфрид побледнел, но привыкнув смиряться, ответил:
– Если ты презираешь посла, то ради себя выслушай его вести. Победоносный повелитель франков выступил со своим войском против врагов своих и стоит он станом невдалеке от Берры, вызвав в землю турингов для охраны границ нового графа. Если ты действительно желаешь мира и согласия, то поспеши отправить послов в его стан.
Смущенный Ратиц гневно заговорил со стариком. Потом он отошел в сторонку и стал тихо совещаться со своими воинами, а Готфрид приблизился к Инграму и сказал:
– Что сердишься, несчастный человек? Не отворачивайся от меня, потому что правдивы мои помыслы.
Инграм угрюмо взглянул на него.
– Ты принес мне несчастье, возбудив мой гнев. Не хочу я твоей помощи и бесполезно все, что пытаешься ты сделать для меня. Выкупи женщину и скажи ей, что охотнее я бы сам освободил бы ее. Постарайся лучше прислать ко мне Вольфрама, чтобы до отъезда я мог поговорить с ним. Скажи моим друзьям на родине, что ивовые узы не так связывают меня, как кажется. Прежде чем приставлять меня к рабской работе, я наложу себе на голову и грудь кровавое знамение. Отойди прочь и ступай своей дорогой, а свою я отыщу сам.
Монах отошел в сторону и слезы хлынули из его глаз.
– Прости его Господи! – промолвил он.
Совещание сорбов кончилось, и Ратиц сурово сказал Готфриду:
– Чтобы твой повелитель видел, как доблестны помыслы моих воинов, возьми с собой женщину с раскроенной щекой. Иди также с пленниками. А чашу епископа оставь здесь. Ни слова больше! Дорого обошелся мне твой приезд. Уезжай и скажи твоему епископу, что когда мои послы прибудут к нему, то я жду от него равного расположения.
Он повернулся, сделав знак своим провожатым. Старик и Мирос остались, а прочие обступили Инграма, который, не оглядываясь повернулся спиной к хижине. И долго еще монах смотрел вслед Инграму, пока высокая фигура последнего не скрылась в доме, среди сорбских воинов.
4. Возвращение на родину
По тропинке, ведущей к лесистым горам, двигалась безоружная толпа. Впереди шел статный отрок, неся деревянный крест, сложенный из двух кусков дерева, за ним Готфрид вел толпу детей.
Золотистые волосы малюток развевались на ветру. Над ними носились жаворонки, летали пчелы и мотыльки. За детьми шли женщины-христианки, с полузакрытыми лицами, опущенными головами, некоторые из них несли на плечах младенцев. Среди них, плотно закрыв лицо, ехала Вальбурга на коне монаха. Готфрид пел латинский псалом, и его слова далеко разносились по пустынной местности. За христианами плелась корова, сострадательно подаренная путникам Миросом. За ней шли язычники со своими детьми. Самым последним ехал Вольфрам, оставивший стан Ратица позже всех. Осматривая шествие, он проехал вдоль его к самому началу.
– Хвалю искусство, с каким собрал ты этих босоногих людей, – сказал он монаху. – Оно еще понадобится тебе. Ехать по нагорным пустыням не менее трех дней. И неизвестно, какой прием встретите вы у первых поселений соотечественников.
– Я полагаюсь на твою помощь, – ответил Готфрид.
Вольфрам сильно откашлялся.
– Кое-кто остался позади, а своя рубашка ближе в телу.
– Ты хочешь возвратиться к сорбам? – встревожено спросил Готфрид.
Вольфрам ничего не ответил. Но некоторое время спустя сказал:
– Инграм всегда был горяч и не рассудителен. Но нет человека, который одолел бы его за кружкой. Он простодушно дался в руки плуту. В чаше Ратица есть какая-то тайна. Сами сорбы со смехом рассказывали об этом у очага. Когда плут нажмет чашу пальцем, то мед утекает в сделанное углубление; когда же наливающий снова нажмет, то мед возвращается. Таким образом один выпил только половину, а другой все. Исполнены коварства эти грязные карлики, и только так они победили Инграма… Проиграл за чашею, проиграл в игре, связан ивовыми прутьями. Поэтому-то я и хочу отправиться обратно. Если он сыграл, то и я сыграю. Освобожу его или последую за ним.