При виде блестящего металла и находившихся в нем изображений, сорб не смог подавить громкий крик изумления. Его товарищи столпились вокруг чаши, наклонив головы, перешептываясь друг с другом и смеясь при виде крошечных фигурок.
– Уважаю Винфрида, епископа, приславши мне такой дар! – вскричал Ратиц. – Позволь мне поближе рассмотреть его, витязь.
– На нем моя рука, – сказал Инграм – и до сих пор чаша еще моя.
– Твоя, твоя, – подумав подтвердил Ратиц. Он позвал старика, который почтительно снял шапку перед сосудом, тщательно осмотрел его под рукой Инграма, дотронулся до стенок снаружи и внутри влажным языком, а потом тихонько поговорил со своим повелителем.
– Вот условия за дар епископа, – продолжил Инграм. – Во-первых, ты выдаешь нам Вальбургу дочь Виллигальма, франка, убитого тобой, и двух ее братьев. Во-вторых, пленников вашего последнего похода, всех. И в-третьих, коня Виллигальма и двух добрых быков для прокормления всех освобожденных в пути.
При имени Вальбурги сорб вздрогнул, но, преодолев свою досаду, пытливо посмотрел на товарищей и сказал:
– Дивна серебряная чаша из королевской сокровищницы. Не угодно ли вам, франки, выйти на некоторое время, чтобы мы посовещались?
Готфрид заметил, что сорб уже не столь жадно смотрит на чашу, которую Инграм высоко держал над головой. Туринг спрятал сосуд в ящик и послы вышли во двор.
– Они замышляют какое-то коварство, – презрительно произнес Инграм.
– Или опасаются Винфрида, – спокойно ответил монах. – Хорошо, что ты потребовал быков, поскольку трудно было бы прокормить всех пленников. Но зачем тебе конь?
– Ты рассуждаешь не как воин. Неужели ты думаешь, что Виллигальм найдет успокоение в могиле, если сорб будет разъезжать на его коне? Неужели он пешком пойдет в царство теней?
Готфрид перекрестился.
– На небесах христиане не нуждаются в конях.
– Хоть и христианин, но он был воином, – гордо ответил Инграм. – Но чего добивается славянин от твоего епископа?
– Вероятно ему хочется быть пограничным графом и возвести себе замок над сорбской деревней, – улыбаясь ответил Готфрид.
Инграм разразился проклятьями.
– И вы хотите помочь ему?
– Тебе известно, что он убивал и грабил христиан – ответил Готфрид.
Между тем, в доме долго длилось сорбское совещание. Наконец, старик пригласил их войти, и Инграм снова поднял чашу над головой. Но на этот раз сорбы даже не посмотрели на нее, а Ратиц начал:
– Велики дары, требуемые вами для епископа, но мои благородные мужи согласны дать вам дар за дар, не торгуясь слишком много. Получите пленников, которые еще не пошли в дележ и одного быка, трехгодовалого, с тучного стада. Но мы отказываем вам в Вальбурге и в буланом коне. Девушка дана мне моим народом, а конь стоит на конюшне витязя Славника, близкого мне по почету и воинской славе. Вы принесли дары по собственному выбору, таким же образом и мы шлем вам наши дары.
– Владыко Винфрид собственными руками пот хоронил Виллигальма, и на могиле франка дал обет позаботиться о его детях, – ответил Готфрид. – Рассуди, что удерживая христианку, ты тем самым высказываешь епископу недружелюбные чувства.
– Я требую женщину! – гневно вскричал Инграм.
– Поэтому, должно быть, ты и забрался в дом моих жен, – отозвался Ратиц. – Так выслушай мое последнее слово. Мальчиков я отошлю епископу, но девушку оставлю себе. Если ты не согласен на мену, то убирайся вместе со своей чашей. Слишком ты засиделся в нашем стане. Прибыл ты сюда без провожатых, без них и уйдешь.
– К чему задумываешь коварное нападение в лесу? Разве сорбы страшатся боя в открытом поле? – вскричал Инграм. – Здесь стою я, лукавый ты человек, и готов биться из-за женщины с любым из твоих воинов. Выставь своих ратоборцев, и пусть боги решат судьбу.
При этом вызове сорбские воины повскакали с мест, и их крики раздались в чертоге. Но мановением руки начальник заставил их сесть и сказал:
– Иные хвалят крепость твоей руки, но я не могу похвалить разумность твоих речей. Я был бы глуп, если бы послал воинов в бой за то, что уже и так приобрел моим копьем. Да и не велика честь сражаться моим воинам из-за согбенной рабыни. Предлагаю тебе иное ратоборство, более приличное мирному времени. Я слышал, что ты умеешь управляться с чашей, как и подобает мужу, но и меня не легко одолеть за кружкой. Испытаем наши силы. Ты поставишь своего коня, Ворона, я – франкскую женщину, а победитель получит и то, и другое. По моему, совет не дурной.
Громкие крики одобрения раздались вокруг стола, только Инграм стоял смущенный.
– Конь и меч нераздельно принадлежат витязю, и мои предки не ласково приветствовали бы меня, если бы я позволил сорбскому селу уход за моим конем. А потому выставлю двух жеребцов от племени Ворона, четырех и пяти лет, лучших, чем какой-либо конь из твоих.
– Мне неизвестна твоя ставка, да и долог путь до твоей конюшни. Ворон и пленница здесь, во дворе, следовательно состязание правильное.
Инграм стоял в сильной борьбе с самим собою.
– Клянусь женами судеб моего племени, так и быть! Давайте сюда чаши и пусть начнется состязание.
Снова раздался радостный крик сорбов, звучавший для уха Готфрида подобно адским воплям.
– Ставить жизнь человека на чашу – безбожно! – вскричал он.
Ратиц сделал вежливое, отклоняющее движение рукой, а Инграм сердито ответил:
– Немного счастья доставило тебе серебро твоего епископа. Отойди прочь, а я обращусь к помощи моего бога.
Старик принес несколько чаш, одинаково выточенных из пятнистого дерева – на выбор, и большую ендову меда. Затем старик наполнил обе чаши по самых краев. Витязи взяли их в руки, сняв предварительно оружие. Сорб отдал свой меч Славнику, а Инграм – одному из молодых воинов. То был витязь Мирос.
Ратиц первым начал состязание, сказав:
– Я, Ратиц, сын Кадуна, повелитель сорбов, предлагаю мед для равной битвы.
– Отвечает Инграбан, сын Ингберта, свободный туринг, – послышалось в ответ.
И оба они, осушив чаши, поставили их на стол. Старик опять налил, поклонился каждому из витязей, а Ратиц продолжил:
– Я слышал, что назван ты по имени черной птицы, но над шатрами моих воинов парит белый орел. Могучий орел рвет добычу когтями, а рядом, поглядывая на останки, каркает стая воронов.
– Пять панцирей и пять кривых мечей, добытых на поле брани, висят на стене моего дома. Не думаешь ли ты, что твои воины отдали их мне добровольно?
Они снова выпили и поставили чаши, которые старик быстро наполнил.
– Добывающий пленных, добывает и славу! – вскричал Ратиц.
– Слава добывается тем, кто защищает свою родину, – возразил Инграм.