православной христианской веры и для обороны от
неприятельских иноверных сил. А когда великому государю город Киев и
малороссийские города и все Войско Запорожское не надобны, -
пусть велит государь своих воевод и ратных людей из Киева и
из малороссийских городов вывести; тогда мы с Войском
Запорожским сыщем себе иного государя. Бруховецкий, видя
московские неправды, много терпел, да не стало терпения, и хотя смерть
принял, а на своем поставил! И я, гетман, видя неправды ваши, уже велел Чернигов большой город от малого города отгородить: 205
что из того выйдет,
- про то Бог ведает! Видно время пришло
нам искать себе другого государя, только уж никак не польского
короля. Польский король был бы рад, еслиб мы под его руку
захотели идти: и теперь уже он призывает нас, -поступается нам
своей королевской вотчинььк малороссийскому краю по Слуцк и
по Березу-реку со всеми городами и землями и вольностями, только с тем, чтоб мы его королевских и сенаторских и шляхетских
маетностей не трогали. Однако, мы, козаки, полякам не верим
ни в чем, да и весь наш народ малороссийский не захочет идти
под власть польскую: хоть до ссущего младенца все помрут, а
под Польшею отнюдь не будут. Знаем мы и про то, что польские
послы в Москве выговаривали для усмирения Козаков Дорошенка
либо 30.000 человек московского войска, либо денег на такое
число войска, а бояре и думные люди приговорили дать им на 30.000
войска денег. И прежде, по Андрусовскому договору, переслали
уже из Москвы в Польшу сколько-то десятков тысяч рублей. Куда
как умно и мудро чинят поляки: продают то, чего сами в руках
не имеют и чего никогда иметь не будут. Мы, козаки, не
проданные и не купленные! Коли поляки, наполнившись московскими
деньгами, пойдут на Дорошенка, чтоб его усмирить и потом
принять под свою власть Киев со всеми малороссийскими городами, так мы, козаки, соединимся с турским войском и с татарами и
пойдем против польских сил; хоть все помрем, а Киева и
малороссийских городов Польше не дадим! Не станем дожидаться, пока поляки соберутся с силами: тотчас после Светлого Воскресения
сами пойдем в польское государство великим собранием! Города
один за другим будут нам сдаваться, потому что во всех городах
православных-людей много. Устоит разве один
‘Каменец-Подольский, да и то не на долгое время! Ни одного поляка не останется
у нас, - только православной веры люди, и те будут под
державою турского султана. Те времена приходят, что, конечно, тому
быть! Ну, а как над Польским государством что-нибудь учинится, тогда и кому-то иному достанется>.
Такая смелая речь, сказанная в глаза московскому
посланнику, по тогдашним понятиям была уже поводом к подозрению в
измене. Демьян в эти минуты высказал весь свой характер. Он
говорил то же, что некогда Богдан Хмельницкий Киселю, но
правду надобно сказать, что при своем положении показал в своей
речи еще более смелости, прямоты и геройства, чем Богдан
Хмельницкий.
После этой решительной речи Танеев вел с гетманом разговор
о других предметах и между прочим насчет договоров, какие
велись в Москве польскими послами, сказал, что великий государь
сообщит ему через Солонину список с тех статей, какие будут
постановлены у бояр с польскими послами.
206
Демьян сказал: никаким спискам вашим мы не верим; чего
наши очи не видали и уши не слыхали - ничему тому не верим!
Много к нам писаного из Москвы присылают, только бумагою да
ласковыми словами нас утешают, а подлинного ничего не объявят.
С польскими послами толкуют, а границ не проведут, и поляки
мало-помалу .малороссийский край заезжают (захватывают).
Больше всего полковник Пиво нам пакостит: около Киева все за-
пустошил, людей побивает, а царский воевода Козловский не дает
ему никакого отпора и не обороняет бедных людей.
Зашла речь о Гомеле. Демьян сказал:
- Мне гомельских жителей нельзя не принять; Войско
Запорожское никого от себя не отгоняет; если и иные города станут
к нему склоняться, гак не откажет. Время пришло мне свой разум
держать!
- Что ты, гетман, писал о Дорошенке и о запорожцах, так
о том обо всем будет тебе царский указ прислан вскоре с головою
стрелецким, Михаилом Колу паевым.
- Знаю я, - сказал подозрительно гетман, - зачем Колупаев
приедет! Пусть нездоров уедет!
Танеев стал уверять, что Колупаев прибудет не с
какою-нибудь секретною целью, но Демьян перебил его и сказал: - Все вы набрались от поляков их лукавых нравов; и ты, Александр, коли еще раз приедешь ко мне с неправдою, то будешь
в Крыму.
Свиделся Танеев с Нееловым и этот ему сказал: <гетман совсем
не тот стал, что прежде был; уже, конечно, соединился с Доро-
шенком; и со мною, и с моими сотниками, и со стрельцами
обходится не по-прежнему; по се время стояло на карауле у ворот
и у форток малого города стрельцов человек по сту и больше, а
теперь велит ставить только человек тридцать. Старшины: обозный, судьи и Дмитрашко Райча великому государю служат верно
и мне обо всем дают ведомости, только опасаются видаться со
мною в день, потому что гетман приказал своим челядникам
надсматривать за ними, чтоб они ни со мною, ни с тобою и ни с
кем из наших московских людей не сходились; поэтому, если
какие ведомости услышат, так сказывают мне в ночное время. Я
привел их к вере; целовали они предо мною Спасов образ, что
быть им под высокодержавною рукою великого государя
неотступно. Они сами тебе обо всем подлинно скажут>.
По предложению Неелова, Танеев и сопровождавший его
подьячий Щоголев, вместе с самим Нееловым, в ночь с 7 на 8 марта
пошли к обозному Петру Забеле, переодетые в стрелецкие зипуны
с банделерами и бердышами. Они застали там, кроме обозного
Забелы, генеральных судей Домонтовича и Самойловича да Дмит-
рашку Райчу. Последний, бывший несколько лет переяславским
207
полковником, был в конце 1671 года отставлен гетманом по
следующей причине. Дмитрашко Райча собрал своих полчан на раду
в Барышевку и стал склонять их на сторону Ханенка.
Переяславские козаки не последовали за внушениями своего полковника
и дали о его поступке знать гетману Демьяну Игнатовичу. Гетман
сам с отрядом пошел приводить к покорности Дмитрашку Райчу.
Из всего Переяславского полка одна барышевская сотня держалась
своего полковника, но когда приближался Многогрешный, прогнала Дмитрашку Райчу просить у гетмана прощения. Дмитрашко
Райча в местечке Басани валялся в ногах у гетмана.
Многогрешный приказал заковать его и отправить в Батурин его компанию, состоявшую из двухсот человек, разобрать по полкам, а вместо
Дмитрашки Райчи поручил управление Переяславского полка
генеральному бунчужному Стрыевскому. С тех пор Дмитрашко
Райча пребывал в Батурине; гетман простил его и обращался с ним
как со всеми старшинами вообще, но Дмитрашко Райча стал его
заклятым врагом. Малороссийские старшины сквозь слезы
говорили великороссиянам так:
<Беда великая, печаль неутешимая, слезы неутоленные! По
научению дьявольскому, гетман наш, забыв страх Божий, великому государю изменил и соединился с Дорошенком под державу
турского султана. Наш гетман посылал к Дорошенку чернеца, и
Дорошенко перед тем чернецом присягнул, а чернец присягнул
перед Дорошенком за нашего гетмана. Потом Дорошенко прислал
своих посланцев к нашему гетману в Батурин со Спасовым
образом; на том образе присягнул наш гетман перед посланцами
дорошенковыми, а посланцы присягнули за своего гетмана перед
нашим гетманом. Демьян дал в помощь Дорошенку на заплату
войску 24.000 ефимков. 15-го марта Демьян хочет ехать с женой
и детьми в Лубны, а пускает слух, будто хочет ехать в Киев
Богу молиться; на самом же еле, коли будет в Киеве, так только
для того, чтобы видеться с Дорошенком в Печерском монастыре.
Как он из Батурина уедет, так уж назад не воротится. Брат его, Василий, по гетманскому приказу отгородил в Чернигове большой
город от малого, где находятся царские ратные люди, а животы
гетманские вывозят из Чернигова в Седнево>.
Обозный Забела прибавил: <как из Батурина поедет, так и
нам старшинам велит ехать с собою, а потом прикажет нас побить
или в воду посадить, или по тюрьмам разошлет за то, что мы в