— Да, — сказал я. — За оставшиеся двадцать минут найти четыреста пятьдесят тысяч не представляется возможным. Это, что называется, крутой облом.
— Я его убью, — вдруг заявила Марина решительно. — Да, я его прирежу!.. Если что-нибудь случится с Мишей, он жить не будет!..
— Маша, не говорил глупости, — проговорила мать.
— Ладно, — поднялся я. — У нас нет выбора. Передадим пока эту сумму и, когда эта сволочь снова позвонит, объясним ситуацию. Одно из двух, или он ограничится этой суммой, или подождет прибавки. Если мы сейчас не пойдем на эту встречу, то он может психануть.
— Да, конечно, — согласился майор Кремнев.
— Сами понимаете, майор, — предупредил я, — никаких решительных акций на этом этапе быть не должно.
— Само собой, — сказал он.
Я закрыл чемодан.
— А теперь отвезите меня на остановку «Завод имени Куйбышева», — попросил я. — Мне пора.
Марина была в таком состоянии, что даже не поднялась проводить меня. Зато Света прошла с нами до дверей, взяла меня за руку и сказала:
— Павел Николаевич!.. Все будет хорошо.
— Да, я надеюсь, — сказал я.
Для ключевой сцены погода выдалась не самая лучшая. Было слякотное зимнее утро, когда солнце еще не поднялось, но небо уже начинало сереть, и ветер пронизывал насквозь. Я стоял на остановке в толпе людей, спешащих на работу, и многие косились с интересом на меня и мой кейс. Один даже спросил:
— Что-нибудь снимаете, Павел Николаевич?
— Конечно, — сказал я. — Скрытой камерой.
И подумал, что я, возможно, не так уж и неправ.
Этот тип должен был находиться здесь же, на остановке, и я совершил ход несколько авантюрный: я пропустил подошедший троллейбус. Толпа желающих втиснулась в салон, а вместе со мной от этой битвы отказались сразу несколько человек. Я с ужасом подумал, что я таким образом засветил не только нашего клиента, но и тех милиционеров, что должны были бы меня охранять. Поэтому в следующий троллейбус я полез с упорством штрафника.
Толчея была такая, что даже заплатить за билет не представлялось возможности. Кондукторша что-то возмущенно кричала из другого конца троллейбуса, но перед ней стояла молчаливая стена невыспавшихся людей, и ее голос тонул в их предгрозовом безмолвии. Мы уже проехали две остановки, и никто не тянулся к моему кейсу, как вдруг я услышал у своего уха шепот:
— Выходи, падла!..
Я не стал поворачиваться и интересоваться, кто это меня так назвал, а просто двинулся к выходу. Нельзя сказать, что уже совсем рассвело, но серости вокруг стало определенно больше. Я неторопливо направился по тротуару, и вдруг кто-то рванул у меня из рук мой кейс. Тут уж я обернулся, и заметил, как некий субъект в куртке и вязаной шапочке метнулся к обочине, куда подъехала серая «Волга», и запрыгнул в распахнувшуюся дверцу чуть не на лету. Я не удержался и помахал рукой удалявшимся бандитам.
Никто рядом не дернулся, не кинулся к телефону, чтобы доложить о происходящем, но я был уверен, что милиция не дремлет. Мне даже стало интересно, чем все это кончится.
20
Я постоял на улице, не зная, чего ждать дальше, и, поняв, что я из игры уже выпал, направился на ближайшую остановку, чтоб ехать на работу. Так вышло, что я появился на студии почти одновременно с уборщицами.
Звонок, которого я ждал, раздался только в половине одиннадцатого, после того, как я погрузился в творческие дела и даже на время позабыл, как интересно у меня в то утро начался рабочий день. Но стоило мне опять услыхать этот голос, и я снова все вспомнил.
— Павел Николаевич, — сказал мой собеседник. — Как это понимать? Значит ли это, что вам нужна только десятая часть вашего мальчика? Тогда скажите, с какого конца отрезать?
— Полегче, господин мясник, — сказал я. — Не надо меня дурить. Ваш человек наверняка уже ввел вас в курс дела. Давайте ваши новые условия.
— Сначала выполните старые, — сказал он. — А чтобы вы относились к делу серьезно, пошуруйте на заброшенном складе моторного завода. Может, найдете что интересное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Через полтора часа на заброшенном складе моторного завода было найдено тело убитого Дмитрия Трофимова. Трофимов был связан проволокой по рукам и ногам, и рот его был заклеен пластырем. По заключению врачей, он умер от переохлаждения организма, но это в любом случае было убийство.
Я предчувствовал это с самого начала, но, когда узнал о находке, был все же потрясен. Милая история о выбивании собственных денег у прижимистого опекуна перешла в другую стадию. Теперь я мог искренне поверить в то, что Марина Рокша к этому делу непричастна.
Я немедленно отправился в городское управление внутренних дел и нашел там Витю Залесского. Он вел совещание, мне пришлось минут двадцать ждать в приемной, и я не находил себе места. Наконец я вошел к нему в кабинет.
— Паша, коротко и вразумительно, — сказал Витя сразу. — И учти, что дело Марины Рокши расследует областное управление.
— Кажется, я знаю, кто со мной разговаривал по телефону, — сказал я.
— Кто? — насторожился он.
Я вздохнул.
— Понимаешь, он проговорился. Неделю назад я приглашал его к себе и угощал водкой «Белый орел». Она ему понравилась. Вчера, в телефонном разговоре, когда я предложил в шутку ограничить выкуп литром водки, он машинально произнес: «Белый орел».
— И кто же это?
— Алекс Колобродов, — сказал я. — Бывший любовник Марины и предполагаемый отец Миши.
Витя поморщился.
— Разговор записан?
— Если милиция не писала, то нет.
— Чем же это можно доказать?
— Я не собираюсь это доказывать, — сказал я. — Просто надо найти Алекса и последить за ним.
— Почему ты не сообщил об этом Кремневу?
— Потому что он, как и ты, потребует доказательств, — буркнул я.
Витя откинулся на спинку кресла, расслабившись.
— Это что же получается, — сказал он. — Папаша ворует собственного сынка для того, чтобы выманить изрядную сумму?
— Это конченый человек, Витя, — сказал я. — У него все в прошлом, слава, легкая жизнь, женщины… Он ненавидит Марину и ее сына. Когда-то он отбросил их и за это ненавидит теперь.
Витя кивнул.
— Ладно, — согласился он. — Я свяжусь с Кремневым, попытаюсь его убедить.
— А что дала ваша слежка? — спросил я. — Откуда у них «Волга»?
— «Волга» краденая, — объяснил Витя неохотно, — а от слежки они ушли.
Я отправился к Марине, понимая ее состояние, и застал там настоящее застолье. На столе была выпивка и закуска, но сидевшие за этим столом при этом находились в подавленном состоянии.
— Мы поминаем Диму, — сказала Марина, встречая меня.
Внешне спокойная и сдержанная, она напоминала сжатую пружину, готовую каждую секунду взорваться. За столом были все, даже Герта и герр Малински. Мать Марины украдкой плакала, остальные угрюмо хмурились.
— Что вы решили с выкупом? — спросил я, переводя ритуальное собрание в деловое совещание.
— Мне кажется, — сказала Света, — что еще не все потеряно.
— Герр Малински должен понять, — сказала Марина, — что смерть Димы на его совести.
Я посмотрел на адвоката, которому Вадим на ухо перевел это заявление, и тот пожал плечами. Я так понял, что он давно привык к неожиданным поворотам в настроении Марины и научился принимать их со смирением. Теперь он был явно виновен в срыве выплаты выкупа, но принимать на себя еще и смерть Трофимова, произошедшую скорее всего еще до его приезда в Россию, он не желал.
Я обратился к нему на английском.
— Мистер Малински, как быстро вы сможете достать недостающую сумму?
Он почему-то глянул на меня испуганно, помялся и ответил:
— Я не смогу достать сумму в таком размере.
— Он проворовался, — сказала Марина на русском.
Вадим немедленно перевел сказанное, и адвокат взорвался. Он стал что-то выкрикивать на немецком языке, после чего вскочил из-за стола и ушел в соседнюю комнату, которая была, как я помнил, кабинетом, Герта тоже вскочила и ушла за ним.