ты никогда не думал, что герои этих эпосов могли со-вер-шенно не желать геройств? Просто у них было очень-очень много… внутреннего наполнения, которое позволило выжить в исключительно поганых положениях?
Йеруш выжидательно смотрел на Моргена, наклонив голову к правому плечу и мерно поднимая-опуская левое. Полуэльф чуть повысил голос — ветер крепчал и слишком быстро уносил слова.
— Что Рубий вовсе не стремился проходить свои Пять Проживаний? А Мьелла не жаждала изобретать способ покорить огонь, жертвуя собственной свободой? И Герланд мог не хотеть сражаться с трёхголовым Пьёселем? Просто они были вынуждены, потому как больше некому, и у них оказалось достаточно сил, чтобы выжить, — вот и вышла история геройства, получился подвиг или значимое для мира свершение. Их просто не убило то, что убило других.
Найло смотрел на Моргена, не моргая, и крутил плечом, а Морген стоял-покачивался на пятках, сунув локти в ячейки вант, и смотрел на Йеруша. Тело Полуэльфа как-то само подстраивалось к качке, он ни на миг не терял равновесия, даже стоя в такой неустойчивой с виду позе, когда бриг то высоко задирал нос, взбираясь на очередную волну, то катился вниз по её спине, а Йеруш раскачивался, стоя перед ним и едва удерживал равновесие. Морген смотрел, смотрел в шальные сине-зелёные глаза Найло, и ветер трепал пряди волос Полуэльфа, как живые водоросли, а может, как подводных змей. Волны грохотали о борт корабля, словно вторя низкому голосу Моргена.
— Но как совершить нечто значимое, если не имеешь выдающихся сил? Если у тебя нет избыточного внутреннего наполнения? Если то, что убивает других, убьёт и тебя? Ты думал об этом, мальчик Йеруш из хорошей семьи?
Полуэльф не ожидал ответа, но Йеруш ответил, и, хотя качка едва не швыряла Найло по шканцам, не позволяя сохранять хотя бы видимость достоинства, голос его оказался наполнен исключительной эльфской едкостью:
— А ты, Морген, капитан затрюханного корабля, не думал, что не будет места для геройства Рубия, если кто-нибудь очень обычный перестанет тащить на своих плечах мир, да, тот самый весь мир, в котором можно пройти Пять Проживаний? Что самые важные поступки совершают самые обычные эльфы, гномы и люди, просто никто не замечает их ежедневного подвига? Ты ведь об этом не думал настолько сильно, что не думал даже подумать об этом! Ты абсолютно уверен, что для свершения обязательно иметь особенные силы? А? Вдруг нет, Морген Полуэльф? Вдруг для большого свершения не обязательно иметь особенное внутреннее наполнение, вдруг достанет одного лишь упорства и решимости, вдруг это и есть самое выдающееся, а, а-а? Просто идти к своему свершению день за днём, непрерывно, неостановимо, и в конечном итоге обогнать всех! Даже выдающихся, избыточно наполненных, способных на геройство! Тебя не беспокоит эта мысль, а, Морген Полуэльф, капитан ушатанного брига?
У Илидора уже слегка позвякивало в голове от ветра, качки, грохота волн, тихой сосредоточенной ругани рулевого и запутанных клубков смыслов, которые плели Йеруш и Морген. Дракон отнюдь не был уверен, что они сами понимают, о чём говорят, хотя и выглядят, как надувшиеся и очень важные индюки.
Морген несколько очень длинных мгновений смотрел на Йеруша, то ли не находя ответа, то ли не желая отвечать, и в глазах его потухло самодовольное ехидство, а потом вдруг медленно, со вкусом и чуть понизив голос, Полуэльф продекламировал:
— Я лежу на берегу со стрелой в глазнице, потому что лучше смерть, чем позорный плен…
Илидор посмотрел на Йеруша — тот глядел на Моргена с непробиваемым презрительным прищуром, но дракон-то легко считал бурю едва уловимых теней мимической пляски на лице Найло. Дракон понял: Йеруш услышал в словах Моргена куда больше, чем услышал Илидор, — больше, чем значили сами по себе произнесённые слова, и Йеруша они не на шутку встревожили. Наверняка Полуэльф цитирует какой-нибудь из упомянутых им эльфских героических эпосов, намекая на что-то бесконечно многослойное, важное, многоумное и бесячее.
Вода уже то и дело перехлёстывала через борт. Бриг «Бесшумный» карабкался вперёд по бурлящим волнам, хотя это было кочерга знает как трудно, но бриг шёл и шёл вперёд, упивался свободой и собственной мощью, а из сердца Южного моря ему навстречу двигалась тьма. Её предвестники бросали в лица порывы хлёсткого ветра и почти невесомые пока что капли. В золотых кудрях Илидора они блестели, как роса в паутине.
— А вот и солнце меркнет, — чуточку вибрирующим голосом произнёс Йеруш и отвернулся от Полуэльфа.
Дракон привычным жестом сграбастал Йеруша за плечи и увлёк его на палубу, по которой сновали туда-сюда матросы. Мелькнула на трюмном трапе красная рубаха — дракон не заметил, он обернулся к Найло, обернулся как раз в тот момент, когда у того за спиной сухое небо взрезала молния. В золотых глазах Илидора на миг вспыхнули солнечные зайчики.
— О чём говорит Морген?
Йеруш не отвечал, он в ужасе смотрел вперёд, в пучину.
— Найло! — дракон тряхнул его за плечо. — Проснись и ответь!
Йеруш оторвал взгляд от тьмы, поднимавшейся из пучины, и очумело хихикнул. Он не слышал вопроса. Дракон тряхнул его ещё раз и повторил:
— «Я лежу на берегу со стрелой в глазнице, потому что лучше смерть, чем позорный плен». Ну? О чём это на самом деле?
— О том, что есть другой план и другой уговор, — ответил Йеруш, словно чужими губами. — И нам забыли сообщить о нём.
— Почему Морген говорил про это сейчас?
— Я не знаю. Он любит играться с добычей?
— Да что с ними со всеми сегодня такое…
Тьма шла из сердца моря, а из тревожных волн под её брюхом сплетался-прорастал силуэт гигантского судна, и это взволновало Йеруша значительно больше слов Моргена. Ведь время слов ещё не настало, а неведомая морская ёрпыль — наставала прямо сейчас и ещё как!
— Это кракен! — возопил впередсмотрящий и схватился почему-то за задницу.
Илидор вздрогнул и всем телом обернулся, чтобы встретить льющуюся с неба тьму — обернулся очень не вовремя и поймал грудью вовсе не призрачную тьму, а тяжеленую верёвочную бухту, и рухнул на палубу, пребольно ударившись локтем.
Тьма шла из сердца Южного моря и накрывала архипелаг. Исчезали острова, лагуны и соединяющие их водяные пути, плащ бездны сочился с неба, опускался на морской хоровод, а тот растворялся в пожирающей его тьме, пока не пропал совсем, как будто никогда и не было его на свете. Бриг «Бесшумный» хохотал от восторга,