Читать интересную книгу Дезертир - Валериан Якубовский

— Кто это? — спросила она дочери, когда Светлана зашла в дом.

— Саша Щукин, мама. А что?

— Да так, — вздохнула Мария Михайловна, вспомнив Сашу Ершова, и, помолчав, добавила — хороший парень. Смотри. Не упусти.

Слухи в опытной станции долго не лежат на месте. Прошла молва, что Щукин женится и свадьба состоится через неделю. В бригаде полеводов раньше других узнала об этом бригадир, Клавдия Семеновна. Встретив во дворе конторы Ивана Ивановича, она остановила его, поздоровалась, справилась о житье-бытье и, сказав уже "до свидания", спохватилась.

— Тьфу!.. Чуть не забыла.

— Что такое?

Семеновна уставилась на старшего механика маслеными глазами:

— Это правда, что твой сынок женится?

— Не слыхал, — дернув плечом, ответил Иван Иванович. — Право, не слыхал, Семеновна. На ком же, позволь спросить?

— На дочери агронома Сидельниковой — Светлане.

— Что ж, девка она хорошая. Ничего плохого про нее не скажешь.

Дома старый Щукин обратился с этим вопросом к молодому.

— А что, отец, — улыбнувшись и как бы стесняясь отца, ответил сын. — Мне уже двадцать шесть стукнуло. По-моему, время обзаводиться семьей.

— Время-то время, — почесал за ухом отец, — и Светлана — девка хоть куда. Только забыла ли она своего прежнего жениха?

Молодой Щукин покраснел:

— Кто был ее женихом?

— Разве Светлана не сказывала?

— Нет.

— Достойнейший человек, сынок, — с уважением сказал Иван Иванович. — Гвардии капитан Ершов. Одних боевых орденов — пять. А медалей…

— Это Власа Ивановича сын?

— Власа.

— И где он сейчас?

— Убили какие-то зэки. Светлана год оплакивала. В Москву ездила…

— Помню Ершова. Хорошо помню. Славный был парень, — отозвался о нем Щукин. — Общественник. Руководил самодеятельностью… Но с ним еще был Шилов. Этакий белобрысый мордастый здоровяк. Спортом увлекался. Где он теперь?

Отец опустил голову. Ему не хотелось говорить о Шилове:

— Про Шилова ничего не скажу. Не знаю. По извещению — пропал без вести.

— Где? На фронте?

— Да нет. В военном училище. Говорят, утонул.

Молодой Щукин с недоверием взглянул на отца и

присвистнул в знак несогласия с ним, что Шилов утонул:

— Шилов, говоришь, утонул? Да этого быть не может. Его в море не утопить. Скорее он сам любого пловца утопит.

— Не знаю…

На другой день, провожая Светлану, Щукин спросил о Ершове. Светлана без утайки рассказала о бывшем женихе и вызвала у своего ухажера уважительное отношение к этому человеку. Щукин снял фуражку и молчанием почтил память боевого земляка. Щукина смущало бесследное исчезновение Ершова, явившегося якобы жертвой каких-то заключенных беглецов. Он не мог представить себе, чтобы преступники из-за куска хлеба убили человека да еще военного, героя, и усомнился в правильности выводов следственных органов.

— Слушай, Светлана, — сказал Щукин, надевая фуражку, и прищуренным глазом глядя куда-то вдаль. Мне кажется, Ершова убили не заключенные.

— А кто?

— Ты уверена, что Шилов утонул?

Светлана побледнела и сжала губы. Ей не хотелось, как не хотелось и старому Щукину, вспоминать о Шилове. Станционные старухи с Феоктистой и так много наплели о нем всякой несуразицы, от которой человека тошнит. Правда, в последнее время, когда после смерти Данилыча старший сын увез Феоктисту на Кубань, о Шилове перестали чесать языки. Но Светлана его не оправдывала, а ответила Щукину, чтобы удовлетворить его любопытство.

— Ты хочешь сказать, что Шилов дезертировал?

— Вот именно.

— Ершов писал, что у следователя Невзорова тоже такое мнение.

— Мнения недостаточно. Надо вытащить Шилова из подвала, показать людям и предъявить ему обвинение в убийстве Ершова. Это дело его рук.

— Не знаю, — задумчиво проговорила Светлана. — Кто будет этим делом заниматься? Если б у Ершова были родственники…

— А ты?

— С меня хватит, Саша, — дрогнувшим голосом сказала Светлана. — Ершова все равно не поднять из могилы. Тем более, у меня теперь есть ты…

— А все же? Ради справедливости?

— Взялся было Данилыч, — метнулась она в сторону, — да скоропостижно скончался. А больше никому не нужно. Так все и заглохло.

Покойный Ершов чуть не рассорил живых друзей. Светлана холодно простилась со Щукиным и, не сказав "до свидания", медленно поднялась на крыльцо.

Увидев слезы на лице дочери, Мария Михайловна узнала, в чем дело и, подсев к Светлане на диван, с восхищением сказала:

— Чудесный парень! Есть в нем что-то от Саши Ершова… Наверно, честность и благородство души…

Боясь испортить близкие отношения со Светланой, Щукин с этого вечера больше не вспоминал Ершова, и взаимная привязанность молодых людей укреплялась с каждым днем. Время продвигалось к свадьбе.

Пока не начались ремонтные работы по подготовке техники к весеннему севу, Иван Иванович выхлопотал у директора отпуск, чтобы сыграть свадьбу. Сразу же после Октябрьских, в воскресенье, нарядившись по-стариковски в яловые сапоги, пахнущие дегтем, в черный костюм с жилеткой и перекинув через плечо рушник, он взял с собой сына и отправился к Сидельниковым.

— Добро пожаловать, дорогие гости, — радушно встретила их хозяйка, поставленная дочерью в известность о цели прихода, и приняла верхнюю одежду.

— Ну вот, — начал было с кухонного порога Иван Иванович, но сын на него прицыкнул, и оба они прошли в горницу.

Накрыв стол и усадив гостей, Мария Михайловна подозвала Светлану, выслушала свата, всплакнула и, не встретив возражения со стороны дочери, согласилась выдать Светлану за Александра, только с одним условием.

— С каким же, позвольте полюбопытствовать, дорогая Мария Михайловна? — вежливо спросил Иван Иванович, поглядывая на сына.

— После свадьбы молодые будут жить в моем доме.

Обменявшись доброжелательными взглядами, Щукины решили не возражать.

— Это можно, — сказал отец и заверил строгую сватью, что его сын будет достойным ее дочери мужем и заботливым хозяином.

Свадьбу назначили на шестое декабря. Мария Михайловна тоже взяла отпуск и вместе с Иваном Ивановичем включилась в подготовку свадьбы.

Узнав о состоявшейся помолвке Светланы и Щукина, Татьяна Федоровна в тот же вечер сказала об этом сыну и сама заплакала. Шилов побледнел, растерялся, неторопливо опустил отяжелевшую голову, будто его ошарашили ножевым ударом и лезвие остановилось против сердца. Он схватился за сердце и, постепенно приходя в себя, тоже пустил слезу. Ведь он любил Светлану и хотел, чтобы она как можно дольше оставалась незамужней, хотя Шилов ни на что уже не надеялся и Светлана для него навсегда была потеряна.

А сколько раз за эти четыре года, наблюдая с чердака за большаком, он пожирал ее влюбленными глазами, когда Светлана проходила по дороге и с грустью поглядывала на заколоченные окна ершовского дома! Шилов на расстоянии видел ее некричащий, но словно выточенный бюст, удивительно красивое лицо, гибкий стан, схваченный модным сиреневым платьем, слышал замедленные дробные шажки с ударами каблучков о дорожный камень, угадывал учащенное дыхание и трепетное биение ее сердца.

Он вспомнил школьные годы, когда с Ершовым провожали Светлану до сидельниковской калитки и Светлана, весело улыбаясь, посылала им с крыльца воздушные поцелуи, исчезала в сенях.

Наконец вспомнил 1941-й год, многолюдный перрон, тревожные свистки паровозов, когда отправлялись на фронт и, отозвав Светлану в сторонку, засыпали ее вопросами. Один из вопросов — замужество. Светлана отвечала, что выйдет за того, кто вернется героем. Героем вернулся Ершов. Теперь — ни Ершова, ни прежней Светланы. Светлана отдала свое сердце другому.

— Не убивайся, дитятко. Ты думаешь, мне не больно? Больно. Ох, как больно! Я тоже, Мишенька, хотела видеть Светлану своей невесткой.

— Ладно, мама, — смирился Шилов. — Нам ее не удержать. Пускай выходит… Может, нас оставит в покое. Ты ей подарок к свадьбе приготовь.

— Приготовлю, дитятко. Хоть надоумил, — согласилась Татьяна Федоровна и, взяв со стола лампу, вышла в сени, где стоял сундук Ершовых. Битый час она возилась с нарядами Анны Андреевны, перекладывала их с места на место, подолгу разглядывала, сортировала и, наконец, вошла в горницу с накрахмаленной скатертью тонкого полотна с кистями и богатыми узорами в центре и по краям. Татьяна Федоровна развернула ее и показала сыну.

— Вот эту скатерть и подари, — посоветовал Шилов. Пусть знает нашу доброту и не обижается на нас.

— А не жирно ли будет, дитятко? — поскупилась Татьяна Федоровна. — По нынешним ценам ее за триста рублей не купишь.

— Не жалей — не твоя. Даром досталась. Надо все это барахло Власа Ивановича пустить на базаре с молотка.

— А вот замерзнет река — свезу на базар…