Читать интересную книгу Дезертир - Валериан Якубовский

Перед Татьяной Федоровной все пошло кругом. В глазах потемнело. Она услышала биение своего сердца и не могла усидеть на стуле: "Раскусил легавый. Догадывается", — застучало в ее ушах. Она взяла себя в руки, чтобы не выдать Данилычу волнения, и бойко поднялась со стула.

— Вот тебе крест святой! — вырвалось из ее груди. — Видит бог, честная я женщина, и твоя грязь ко мне не пристанет.

— Бог-то видит, да молчит. А я молчать не имею права и больше не верю твоим россказням. Опростоволосилась, Татьяна. Опростоволосилась…

В тот же день Данилыч допросил свидетелей, которые подтвердили, что Ершов признал за собой долг и обещал в случае гибели на фронте расплатиться с Татьяной Федоровной домом. Это — факт. Оставалось придать ему силу законности, и дом Ершова с имуществом перейдет в руки Татьяны Федоровны.

Через неделю дома Власа Ивановича уже не было в Кошачьем хуторе. Получив бумагу на право владения постройкой, Татьяна Федоровна продала ее в Мышкино демобилизованному солдату, который сменил полусгнивший нижний венец и дом отстроил заново, обшив снаружи фигурной рейкой и покрыв голубой, как небесная лазурь, краской. Без дома Ершовых Кошачий хутор опустел. Он даже утратил старое название и числился в домовой книге "Татьяниной избой".

Редко кто подходил теперь к этой избе, если не считать Данилыча, который после сноса ершовского дома дважды побывал на задворках Татьяны Федоровны, внимательно вглядывался в окна, вечно закрытые занавесками.

— Что ему тут надо? — спрашивал Шилов, опуская занавеску.

— Тебя старается увидеть, — говорила мать, загоняя сына в подвал.

— Неужто догадывается?

— Догадался, дитятко, — стращала Татьяна Федоровна. — Уж больно зенки таращит, как бы не вывихнул. И как нам выкрутиться из его лап, ума не приложу. Он тогда еще намекнул мне, что я что-то скрываю от людей… Теперь ходит по хутору, вынюхивает…

Татьяна Федоровна сердцем чувствовала, зачем ходит Данилыч…

Накануне он ездил в город с отчетами и, как всегда, не забыл навестить старого приятеля по Первой конной Прокопия Максимовича, который имел прямое отношение к охране общественного порядка. Службу законника он начал задолго до революции, а после гражданской войны привлечен к работе по специальности. Будучи следователем при городской прокуратуре, Прокопий Максимович брался за самые, казалось бы, безнадежные дела и на удивление успешно справлялся с ними. За восемнадцать лет службы он раскрыл многие десятки тягчайших преступлений и прослыл "чопорным волшебником". В 1940-году в преклонном возрасте вышел на пенсию и в одиночестве доживал свой век.

Поставив на стол кипящий самовар, Прокопий Максимович заварил ячменный напиток и, разливая по чашечкам, спросил между прочим:

— Чем в настоящее время занимаешься, Данилыч?

Данилыч поведал ему скандальную историю с продажей ершовского дома, рассказал о всех столкновениях с Татьяной Федоровной за четыре года и попросил у Прокопия Максимовича совета, что делать в дальнейшем.

Однако хозяина больше всего остального заинтересовала личность пропавшего без вести сына Татьяны Федоровны

— Шилова:

— Так ты говоришь, что он утонул?

— Ходила такая молва по опытной.

— Разве плавать не умел?

— Плавать? Умел… Помнится, до войны призовые места занимал.

Прокопий Максимович поднял на Данилыча мохнатые, как у домового, брови:

— Утонуть он не мог…

— А куда ж его нелегкая унесла?

— Бей сороку-ворону — добьешься и до белого лебедя.

— То есть? — не понял Данилыч. — Что ты этим хочешь сказать?

— Не поспи ночку-две да понаблюдай за этим домом — узнаешь куда…

У Данилыча заблестели глаза:

— А и верно. Что же это я? Ищу очки, а они у меня на глазах.

Прокопий Максимович намекнул Данилычу, что Шилов жив и находится в дезертирстве. Это подтверждали и факты, на первый взгляд, — разобщенные и, казалось, независимые друг от друга, но связанные с потребностями Шилова. Данилыч явно проморгал незаконное содержание семьей Шиловых радиоприемника. Батареи похищала Татьяна Федоровна, чтобы сыну слушать Москву. Колоски — тоже ее работа. Нужно было кормить сына в голодные военные годы. Бородатый старик в черных очках, промышлявший вениками и грибами, — Шилов… Да и сам Данилыч видел его дважды: призраком в окне и переодетым в одежду матери на огороде. Теперь Данилыч приписывал Шилову и ограбление Щелкунова с целью завладеть паспортом, которым интересовалась Татьяна Федоровна, и убийство Ершова в Кошкинском лесу по весьма понятной причине…

Все это Данилыч держал при себе и, никому ничего не сказал, решил действовать самостоятельно, пока не схватит Шилова за руку.

Данилыча потянуло к Кошачьему хутору. В первый день по приезде из города он походил, походил у Татьяниной избы и ни с чем вернулся домой.

Во второй, вечером, когда его видел Шилов, прохаживался по хутору, чтобы засветло найти подходящее местечко для ночной засады. Данилыч допускал, что человек, сидящий в подвале, ночью должен выходить на прогулку. Это самое удобное время, чтобы незаметно схватить его за руку и с помощью оружия устроить ему ночлег в камере предварительного заключения.

Однако Данилычу не удалось схватить Шилова. Лежа в канаве перед калиткой Татьяны Федоровны, он простудился, занемог, ночью принимал сердечные капли, которые носил в кармане, и на рассвете еле приплелся домой.

Открывая дверь, Феоктиста встретила его самыми обидными словами и поносила на чем свет стоит.

— Не ругайся, старуха, — простонал Данилыч. — Я выполнял ответственное задание. Лучше завари липового чаю.

Феоктиста заварила чаю, напоила мужа, поднесла порошок аспирину и уложила в постель, прикрыв теплым одеялом.

Утром, в половине девятого, стала будить Данилыча, но не добудилась. Коснулась его руки — и с криком отскочила от постели. Данилыч был мертв.

Феоктиста выбежала на крыльцо и раздирающим душу голосом завопила:

— Люди добрые! Помер мой Данилыч! Помер мой сокол ясный. Помер дружочек ласковый… Поме-э-эр…

На крик начали сбегаться соседи:

— Когда помер? — крестясь, зашептали женщины.

— Только что, миленькие… Только что-о-о…

Пришла фельдшерица. Пощупала руки и ноги — холодные, как лед:

— Да он давно умер. Часа четыре прошло…

Похороны Данилычу устроили пышные. Несли венки.

На бархатной подушечке прикрепили орден Красного Знамени и именное оружие, врученное самим Буденным. За гробом шло с полсотни человек. Многие, даже не родственники, плакали. Татьяна Федоровна тоже вытирала слезы.

— Ты что плачешь? — спросила Клавдия Семеновна.

— Жалко, Клавдеюшка. Праведный был человек.

Дома она говорила другое и тоже плакала.

— Ты, мама, жалеешь Данилыча? — спросил за столом Шилов.

— Я плачу, дитятко, что смерть Данилыча спасла тебя, — призналась Татьяна Федоровна и перекрестилась. — Плачу от радости. Теперь только Сидельниковы могут нам свинью подложить. Больше никто.

Мнения насчет Сидельниковых у них поначалу разошлись.

— А ты на их месте как бы поступила? — испытывая мать, снова спросил Шилов, зная, каким будет ответ.

— Я — другое дело…

Татьяна Федоровна обязательно подсунула бы свинью. У нее был случай, когда она, не пожалев рабочего дня, свезла в милицию тальянку Николки, и гибель этого человека одинаковым грузом висела на совести матери и сына.

— Какой интерес им подкладывать свинью, если они не догадываются обо мне? — возразил Шилов. — Теперь мы с Ершовым им не нужны. Надо думать о ком-то другом. Светлане нужен жених. Годы ее уходят.

— А ведь правда, Мишенька, — согласилась Татьяна Федоровна. — Сашеньку с того света на вернуть. Надо думать о другом… А мы нужны Светланушке, что покойнику медовый калач…

Вскоре этот "другой" появился в опытной станции. В конце октября демобилизовался из армии усатый зенитчик Александр Щукин, сын старшего механика Ивана Ивановича. Шилов знал его по Удимской школе. Щукин кончал ее годом раньше. Прослужив в зенитной артиллерии семь лет, включая войну, он уволился в запас старшиной. Высокий, стройный, по-мужски красивый, Саша Щукин считался чуть ли не первым парнем в опытной. Девки втайне вздыхали по нему, сохли и бегали за ним табуном.

Светлана познакомилась со Щукиным на танцах в клубе запани. С тех пор Щукин каждый вечер провожал ее к калитке Сидельниковых.

Однажды вечером Мария Михайловна из окна увидела его с дочерью вдвоем.

— Кто это? — спросила она дочери, когда Светлана зашла в дом.

— Саша Щукин, мама. А что?

— Да так, — вздохнула Мария Михайловна, вспомнив Сашу Ершова, и, помолчав, добавила — хороший парень. Смотри. Не упусти.

Слухи в опытной станции долго не лежат на месте. Прошла молва, что Щукин женится и свадьба состоится через неделю. В бригаде полеводов раньше других узнала об этом бригадир, Клавдия Семеновна. Встретив во дворе конторы Ивана Ивановича, она остановила его, поздоровалась, справилась о житье-бытье и, сказав уже "до свидания", спохватилась.