Читать интересную книгу Яковлев А. Сумерки - Неизвестно

Постепенно практические ожидания мировой революции под воздействием реальностей жизни выветривались, но на политико-идеологическом уровне эти утопии постоянно и настойчиво возбуждались. Мало того, под них выстраивалась мощная военная машина. Основные экономические ресурсы страны направлялись в военную промышленность. Хозяйст­венная автаркия стала своего рода символом веры. Страна, ее экономика и сознание оказались в плену невиданной и бессмысленной военизации.

Из той же идеи мессианства выросла и практика исполь­зования и насаждения противоречий в противоположном стане. Ничего необычного в самой этой установке нет. Дипломатия — сложная игра, и каждый в ней ищет партне­ров, союзников, чтобы переиграть соперников. Такова из­вечная традиция, которая, к сожалению, живет до сих пор. Она антинародна, но старательно служит интересам власт­вующих элит и ордам мирового чиновничества. Ленин гово­рил об этом достаточно откровенно: «Наша внешняя полити­ка, пока мы одиноки и капиталистический мир силен... со­стоит в том, что мы должны использовать разногласия (победить все империалистические державы, это, конечно, было бы самое приятное, но мы довольно долго не в состоя­нии этого сделать)».

Игра на противоречиях велась с большим размахом, ка­ких-либо этических, моральных ограничителей в этой игре дипломатия просто не знала, впрочем, не только советская. Послеоктябрьская поза — отказ от тайной дипломатии и пе­реход к дипломатии открытой — быстренько обернулась во­инственным оскалом. Коварство, ложь и лицемерие, столь свойственные истории дипломатии вообще, были отлично освоены советской внешней политикой.

Параллельно с заигрываниями с пацифистскими кругами за рубежом (хотя известно, что пацифизм большевики ни­когда, мягко выражаясь, не жаловали) велась достаточно це­леустремленная работа по поддержке антиправительствен­ных, оппозиционных сил в других странах. Дома пацифизм — под надзором политической полиции, за рубежом — в по­чете.

Государственный кошелек из года в год потрошился в пользу коммунистических и иных революционных партий, которые сознательно обманывали Москву, изображая из се­бя некую силу, влияющую на положение дел в той или иной стране, а Москва тешила себя самообманом. Только в 1918—

1921 годах по личному указанию Ленина на нужды револю­ции было растранжирено 812 232 600 рублей золотом. Это были годы, когда в стране свирепствовал голод, умирали мил­лионы людей, началось людоедство. Всего лишь один пример из информационной сводки ГПУ по Самарской губернии от 3 января 1922 года: «...Наблюдается голодание, таскают с кладбища трупы для еды. Наблюдается, детей не носят на кладбище, оставляя для питания...»

Нередко бессмысленной была и разведывательная деятель­ность, сводившаяся к переписыванию газетных статей и со­биранию слухов. Я застал эту практику в бытность свою по­слом в Канаде и попробовал, хотя и осторожно, выступить против нее. Ничего не получилось. Разве что очередная пор­ция раздражения начальства была доведена до моего сведе­ния. Полупьяные «мыслители» из бывшего КГБ до сих пор в своих книгах открыто сочиняют всякие бредни обо мне и не боятся ответственности. Можно себе представить, какую че­пуху они писали в закрытом порядке, в том числе и по меж­дународным вопросам, если способны сегодня так лихо лгать открыто.

Нетерпимость Ленина и его узкой группы сподвижников к любому инакомыслию и инакодействию привела к расколу со­циал-демократии внутри страны и изоляции от международ­ного социал-демократического движения. В результате (после неоднократных перегруппировок) постепенно сформирова­лись направления, по-разному толкующие социалистическую идею. Основные из них — социал-демократия, национал-со- циализм и интернационал-большевизм. Последние два на­правления в неизлечимом идеологическом ослеплении повели тотальную борьбу с социал-демократией. Даже прямая угроза со стороны фашизма, то есть национал-социализма, ни на йоту не ослабила решимости Сталина расправиться с соци­ал-демократией как со смертельным врагом. Эта линия была тоже частью гегемонистской политики на внешней арене.

Думаю, вначале отдельные лидеры большевиков были искренни в своих грезах о мировой революции. В угнетен­ных бесправием и нищетой народах они видели своих союз­ников и союзников всемирного пролетариата, представляли их единым отрядом мировой революционной армии, которой на самом деле не было.

В большевистской верхушке даже подумывали о походе в Индию для избавления ее от английского владычества, что должно было вызвать «эффект домино». Но истощение Красной Армии в борьбе с патриотическими силами (их на­зывали белогвардейскими), которые стремились спасти Рос­сию от большевизма, а также разруха в стране заставили укротить эту мечту. Хотя интерес к Китаю, Индии, другим восточным странам не угас. Ленин призывал «возбуждать революционную страсть толпы в странах Ближнего и Даль­него Востока». Москва создает Коммунистический универ­ситет трудящихся Востока, помогает готовить кадры терро­ристов, дает им средства, снабжает оружием.

Особенно выразительным примером экспансионистской политики Ленина во имя захвата власти во всем мире явля­ется агрессия против Польши. 2 февраля 1920 года в теле­грамме Троцкому он пишет: «Надо дать лозунг подгото­виться к войне с Польшей». И уже в ноябре того же года был разработан план провокации против поляков. Его готовил Склянский — зам. председателя Реввоенсовета. Ленин в вос­торге. Он пишет автору проекта: «Прекрасный план. Докан­чивайте его вместе с Дзержинским. Под видом «зеленых» (мы потом на них и свалим) пройдем на 10—20 верст и пере­вешаем кулаков, попов, помещиков. Премия 100.000 за пове­шенного».

В 1920 году Ленин начал полномасштабную войну против Польши. Во главе армии был Тухачевский, комиссарил Ста­лин. На первом этапе поход на Варшаву оказался успешным, Ленин — в мессианском восторге. 23 июля 1920 года он теле­графирует Сталину: «Положение в Коминтерне превосход­ное. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное мне­ние, что для этого надо советизировать Венгрию, а может, также Чехию и Румынию. Надо обдумать внимательно. Со­общите ваше подробное заключение».

Поход на Польшу провалился с треском. И тем не менее, касаясь советско-польской войны, Ленин цинично заявил на совещании председателей уездных, волостных и сельских исполкомов Московской губернии 15 октября 1920 года: «Мы остались победителями». На самом деле авантюристическая затея Ленина вооруженным путем осуществить советизацию Польши стоила для голодной России контрибуции в 30 мил­лионов рублей золотом и другими драгоценностями.

Провал агрессии при Ленине ничему не научил его на­следников. Так, в феврале 1930 года видный советский вое­начальник Уборевич заявил: «Мы должны будем снова де­лить Польшу». Осенью 1931 года Ворошилов на переговорах с немецкими дипломатами заверил их, что «не может быть и речи о каких-либо гарантиях о польских западных грани­цах». Он же на встрече с генералом Адамом 19 ноября того же года дал ему понять, что «точно так же, как Рейхсвер, и Советский Союз не устраивают границы Польши». Сталин в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом б декабря 1931 года: «Мы не были гарантом Польши и им не станем».

Таким образом, раздел Польши, согласно секретным про­токолам Риббентропа-Молотова, не был неожиданным ак­том, вытекавшим из неких надуманных геополитических ин­тересов перед началом Второй мировой войны. Сталин пла­нировал эту акцию давно. В этой связи возникает вполне закономерный вопрос, кто же особенно активно вел подго­товку ко Второй мировой войне, планируя агрессию против Польши?

В первую очередь Ленину и Сталину надо было выжить. Показательно, что Ленин, высказываясь за экономическое сотрудничество с капиталистическими странами, за предос­тавление им концессий, убеждал своих менее гибких товари­щей, что «концессия есть продолжение войны, только в иной форме». Логики тут нет, но прагматика очевидна. Тогда-то Ленин и бросил в общество демагогический лозунг «мирной передышки». Всего лишь передышки. Был взят курс, как тог­да говорилось, на «мирное сожительство» с буржуазными странами. Мировая революция уходила за горизонт, а про­блема собственного выживания становилась все острее. Иными словами, уже в предвоенную сталинскую пору совет­ская внешняя политика постепенно утрачивает свой месси­анский характер с псевдоосвободительным привкусом и об­ретает отчетливые империалистические черты. Переломным рубежом в этой эволюции стали позорные секретные прото­колы к пакту Молотова — Риббентропа — венец игры на противоречиях по-большевистски.

Мне, как председателю Комиссии по политической и пра­вовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года, комиссии, созданной Съездом народных депу­татов СССР, пришлось в 1989 году изучить сотни и сотни страниц, посвященных этому периоду истории. Эти страни­цы полны примеров коварства, цинизма, политической бли­зорукости советского руководства и предательства Стали­ным интересов страны. Политика диктатора вела к войне. Но Гитлер явно переиграл Сталина. Речь шла лишь о том, кто ко­го опередит. А пока обе стороны играли в прятки под назва­нием «Дружба».