— Мне бы хотелось с ними пообщаться. Все же они достигли цели — вернули благословение Шааршем, и магии не было вовсе не из-за кровосмешения с другими расами, как объясняли шаманы, а из-за печати между мирами. По большому счету, их строгий закон был направлен на сохранение способности к исконной магии: ни один полукровка после снятии печати не изменил магию с эеранской на наракскую. То есть смысл в законе есть, но... раз Шааршем не против Эерана, то закон можно было бы... смягчить. Наверное.
— Мне кажется, правильнее дать выбор, с кем жить и как.
— Вот и я так думаю. Но, с другой стороны, это такая древняя традиция, — качает головой Ингар. — Ладно, когда мы находимся далеко друг от друга, это не так чувствуется, но тут на празднике...
— Не думаю, что они затеют ссору, и ты не станешь — в тебе я уверена.
— Все равно не по себе. Все понимают, что я для них пустое место. Вдруг кто-нибудь уязвить этим попытается или неприятный инцидент раскрутить?
— Пусть попробуют — головы пооткручиваю.
— Может, мне просто не идти? Чтобы чего не вышло...
— Не говори ерунды! — отмахиваюсь я. — И даже не думай пропустить мою свадьбу. Все будет отлично. Если хочешь, могу отдельно попросить делегацию орков... вести себя прилично.
— Нет, что ты, не надо: если они просто будут меня и брата игнорировать, ничего страшного.
— Жаль, что мы не можем приказать им изменить закон. — Тоже облокачиваюсь на колени. — Жестокий он и уже очевидно, что не такой нужный, хотя исконная магия вашего народа сильна.
Ингар молчит. Некоторое время мы сидим, слушая начарованное пение птиц и шелест ветра.
— Удивительно, — наконец произношу я. — Ощущение, что мы в глухом лесу.
Покачав коробочку, Ингар протягивает ее мне.
— Это тебе. Подарок на свадьбу.
Краем глаза видно, что лицо у него идет буроватыми пятнами румянца.
— Спасибо, — подхватываю довольно легкую коробочку.
— У тебя ведь появилась коллекция, — Ингар покашливает. — Об этом весь дворец разговаривает с той ночи.
Теперь и у меня жар румянца расползается по лицу.
— На хороший сложный кристалл денег у меня не хватит, но это... кхм... я тут постарался, сам... кхм. Ну... в общем... э-э, — он подскакивает. — До встречи на празднике.
Ингар пятится. А я провожаю его взглядом, но... он ведь платочек носовой мне дарит, да? Сердце учащает бег. Я срываю ленту и открываю коробочку — платочек. Травянисто-зеленый с цветочным бисерным узором на уголках. И бисеринки такие мелкие, иголочка, наверное, с волос толщиной была, как Ингар ее своими ручищами держал? Или магией воспользовался?..
Когда я нахожу в себе силы оторваться от разглядывания тончайшей работы, чтобы спросить, Ингара уже и след простыл.
Платочек... у меня новый платочек! Надо срочно подыскать ему местечко на полках в сокровищнице, пока рыжее чудище не появилось.
Рыжее чудище верхом на хорнорде перехватывает меня практически у нашей с Ареном башни. Собственная башня Элоранарра стоит целая и невредимая, больше не оказывает своим порушенным видом воспитательного эффекта, так что платочек я поспешно прячу в декольте и смотрю на будущего родственника хмуро.
— Лера, — Элоранарр будто и не замечает моего сурового взгляда. — Расскажи, кто моя избранная, а то я вместо своих детей ваших нянчить буду и плохому научу.
— Думай, Элор, — раздается с другой стороны хорнорда голос Арена, и Элоранарр оглядывается. — Думай своей головушкой, глядишь, вместе детей нянчить будем и хорошему учить.
— Ты знаешь! — Элоранарр аж подскакивает в седле. — Ты знаешь, кто она? А ну признавайся!
— Я этого не говорил, — Арен обходит гигантского фыркающего хорнорда и обнимает меня за плечи. — Лера, готова?
— Да признайтесь уже! — возглас Элоранарра тонет в реве пламени телепорта.
А я ведь не готова, если честно.
Глава 34
Мы перемещаемся на черные камни во дворе двухэтажного здания. Судя по шуму, за высокими стенами кипит жизнь. Похоже, крупный город. Столица?
— Она здесь, в комнате на втором этаже, не перепутаешь, — Арен указывает на дверь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Откуда знаешь?
— У Тарлона спросил.
— Как ты так быстро вернулся? Неужели у Тарлона идеи выгодных проектов иссякли?
— Кажется, он был немного шокирован и не успел ничего предложить. — Арен подталкивает меня к крыльцу.
— Иди, поговори, я уже разомкнул заклинания.
— Портрет покажи, вдруг перепутаю. — Опять мне немного не по себе.
Арен вынимает из кармана небольшую медную пластинку, проводит пальцем по поверхности, и над ней возникает белесый слепок головы: светлые волосы, чуть широковато расставленные глаза, придающие лицу несколько беспомощное выражение, пухлые губы. Внешность непривычная, но не страшная, так что смириться можно. Наверное.
Задняя дверь дома не заперта, внутри пахнет смесью сладковатых пряностей и красок. Деревянная отделка стен, пейзажи — все это замечаю лишь краем глаза, поднимаюсь по лестнице из темного дерева. Комнаты на втором этаже все открыты, в коридор падает солнечный свет.
Прохожу одну, другую, третью — везде столы с письменными принадлежностями, красками. В четвертой, выводя что-то кисточкой по листу, сидит Элида.
Остановившись в дверях, опираюсь плечом на косяк. Лист мне виден — на нем эскизы для украшения ногтей и горки цветных камушков, некоторые из них разложены на рисунке. Так вот кто Тарлону помогает ассортимент расширять. Наверное, это логично — склонность к рисованию бывает наследственной, а мы родственницы. Элида поднимает взгляд и резко откидывается на спинку кресла. В широко распахнутых глазах — невероятное изумление.
— Привет, — слегка взмахиваю рукой.
Элида продолжает смотреть на меня во все глаза. Нервно касается лица, вытягивает из хвоста светлую прядь и роняет ее на плечо.
— Какая часть наказания с меня снята? — спрашивает нервно.
— Ты можешь встретиться с семьей, говорить о себе, но желательно, чтобы информация об этом не распространялась.
Кивнув, крепче сжав тонкую кисть, Элида опускает взгляд на рисунок:
— Спасибо.
Я так и не придумала, что ей говорить, поэтому сейчас просто молчу. Как-то она не слишком радуется, не спешит встретиться с семьей... или боится их осуждения?
— Хочешь более бурной благодарности? — Элида поднимает на меня взгляд.
Раньше я бы ушла обиженная, сейчас остаюсь на месте. Даже любопытно, сколько яда у нее осталось и как она его сама для себя обосновывает. Вроде я и не чужая, и мир спасла, и ей помочь не забыла...
— Думала, ты захочешь с семьей увидеться, — отвечаю я.
Мотнув головой, Элида склоняется над рисунком и обмакивает тонкую нить в краску, выводит на нарисованном ногте изящный завиток.
— Не хочу.
— Почему? — не удерживаюсь от вопроса: я-то думала, она из-за разлуки переживает...
— Потому что теперь я свободна.
Даже сказать нечего. Молчу, следя за тем, как она вновь макает кисточку в краску, разглядывает «ноготь», решая, как продолжить узор.
— Понимаю, это звучит странно. — Вздохнув, Элида дорисовывает петельку и перебирает блестящие камушки. — Сначала, когда меня только лишили всего, отняли имя, обязали работать, на кондитерской фабрике Тордоса — было страшно, плохо, я даже о смерти мечтала, пока чудовище из-под пола не полезло. — Элида нервно усмехается. — Но потом, когда эта угроза миновала, когда я попала к Тарлону и... нашла себе занятие по душе, когда поняла, что могу вот так жить себе спокойно, я осознала, что, несмотря на проданные ему трудочасы, я свободна. Свободна так, как раньше и мечтать не могла.
— Немного странное заявление.
— Ты все же не отсюда. — Элида, отложив кисть, потирает переносицу. — Нет, это не в оскорбление сказано, не как тогда, в камере, — она снова нервно усмехается. — Просто ты не представляешь, что такое быть одаренной аристократкой из бедного рода. Это такая ответственность и множество запретов — то нельзя, это нельзя, и всегда-то надо блюсти достоинство. А сколько всего требуют, и ответственность перед родом, и под принца вот лечь для всеобщего блага. Я же не знала его. Он красивый, конечно, но он дракон, а я драконов боюсь. Но надо было род спасать. А теперь ничего этого нет: я простой человек, нет на мне такой ответственности, могу рисовать целый день, и меня за это хвалят, и никто не требует невозможного, не говорит, что это занятие не для урожденной Флос. Если подумать, только теперь я счастлива. Не знаю, разделяют ли остальные мое мнение, но для меня все получилось наилучшим образом. Поэтому — спасибо. Но домой я не вернусь. И если можно — не говори никому, что ограничения сняли: не хочу никого видеть и снова выслушивать, что я их подвела.