Как ни странно, с подъемом в гору стало теплее, не слышалось «шепота звезд». Но какое-то напряжение чувствовалось в котловине. Рогна отстала, возможно справить естественную нужду, на морозе с этим были проблемы. Какое-то движение справа…
Варламов остановился и оглядел местность — ничего. Просто черные скалы справа стали ближе, и легкий поворот головы мог создать иллюзию движения. Все же он передвинул «Сайгу» поудобнее.
Высокий снежный бугор справа. Варламов начал обходить его, из-под снега вырвалась ветка, и он потерял равновесие.
И в этот миг черная глыба вывернулась из-за бугра, и раздался жуткий рев.
Варламов увидел красную разинутую пасть с ржавыми клыками, злобные глазки, взметнувшуюся лапу. Шатун!
От испуга заледенела кровь, и Варламов качнулся влево, уходя от лапы, способной снести ему череп. Не устоял на ногах и упал в снег. Уже падая, успел направить «Сайгу» в сторону зверя и нажал спуск. Вряд ли такая пуля могла убить медведя, да и прицелиться Варламов не смог. Все же хищник взревел еще страшнее, и удар лапы пришелся в основном по ружью, хотя попутно с треском располосовал доху. «Сайга» отлетела в сторону, и медведь встал на дыбы…
«Конец!» — мелькнуло в голове.
Вдруг рев смолк, а медведь будто оцепенел. Послышалось тихое шипение, и на фоне неба появился странный голубой шар. Он быстро пронизал воздух, коснулся медвежьей морды и с громким треском взорвался. Из пасти и глаз медведя рвануло красное пламя, от истошного воя заложило уши. Медведь свалился на снег, в сторону от Варламова, а по его голове продолжало плясать пламя. От смрада горелого мяса и шерсти чуть не стошнило. Варламов с трудом повернул голову.
Рогна стояла в десятке метров, и ее рука была воздета. Глаза сияли голубым огнем, шапка свалилась и волосы рассыпались по плечам. Она медленно опустила руку и, подняв шапку, пошла к Варламову.
— Ты в порядке?
В глазах еще горел огонь, хотя не такой яркий, а ноздри возбужденно подрагивали. Лицо в ореоле распушенного меха показалось необычайно привлекательным.
— В порядке, — Варламов забарахтался в снегу и встал. В голове шумело, но он не был ранен, когти медведя только порвали доху.
— Хорошо, что ты успел выстрелить, и он отвлекся на ружье, — сказала Рогна. — Иначе я бы не успела…
Тело еще вздрагивало от пережитой опасности, но при этом яростное ликование наполняло его. Неудержимо потянуло к Рогне. Варламов обхватил ее, и под мехами ощутил тонкое тело. От вожделения помутилось в голове. Он на миг отстранился, сорвал свою доху и бросил на снег, а следом опустил на нее Рогну. Когда стал рвать застежки ее одежды, недоумение в глазах Рогны сменилось блеском возбуждения. Она расстегнула свою доху, а затем изогнулась и стянула меховые штаны. Варламов кое-как спустил свои и скользнул в горячую глубину тела Рогны…
Мягкий снег, словно перина под ними. Не мороз, а огонь лижет тело Варламова. Неистовое желание движет его толчками, и он сожалеет об одном — что не может пронизать тело Рогны всё, до внезапно затвердевших сосков груди и исказившегося лица…
— А-а-а! — закричала Рогна, выгибаясь дугой.
И, удерживая ее в объятиях, он внезапно проник в ту огненную глубину, которой достигал только с Сацуки. Туда излилось его пламя, и его тело затрепетало, словно лист, уносимый бурей…
Рогна тяжело дышит под ним, мороз покусывает ягодицы, звенит в ушах. Варламов поднялся и стал приводить в порядок одежду. Руки еще дрожали. Рогна села и запахнула меха.
— Ох! — потрясенно сказала она. — Ты доставал мне до самого сердца.
— Извини, — сказал Варламов. — Меня охватило такое возбуждение…
Рогна рассмеялась:
— Он еще извиняется! Вот значит, как это бывает… Но отвернись, мне надо одеться.
Варламов накинул свою разорванную доху и стал смотреть на медведя: черный и страшный, с опаленной шкурой, такой мех никуда не годился. Видимо забрел в Зону, подхватил черное бешенство и в берлогу уже не лег, став шатуном.
Они собрали убежавших оленей и отправились дальше.
Вечером, расстилая спальный мешок, Рогна поглядывала на Варламова с лукавыми огоньками в глазах. И с тех пор у них был очень хороший секс, хотя такого накала страсти они больше не достигали…
Утро опять было пасмурное, а небо темнее вчерашнего. Рогна озабоченно огляделась и сказала Варламову погрузить сушняка. На перевал взобрались с трудом, Варламов помогал оленям тащить грузовые нарты.
Наверху словно попали в молоко, ничего не видно кроме тумана и снега под ногами. Даже ветвистые рога оленей расплывались в белизне. Стало жутковато, куда идти? Если уклонишься в сторону, так и будешь блуждать среди одинаковых снежных бугров…
— Нам надо на восток, — сказала Рогна. — Я поведу.
— Как ты найдешь дорогу? Ведь компаса нет.
— Рогны чувствуют, где магнитный полюс.
Ну да. Раз видят электромагнитные поля…
Он шел за Рогной, ориентируясь на рога оленей, все глубже погружаясь в белое безмолвие. Чем-то это напоминает его жизнь, тоже несет неизвестно куда. Разве он думал в родной Кандале, что попадет в Америку? Что у него там будет семья? А что заведет вторую жену в Якутии — это вообще бред! Тем не менее, он здесь и бредет за своей одьулун, немножко ведьмой…
Они всё шли, холод пробирал до костей, но к счастью ветра не было.
«Это ненадолго», — пришла откуда-то мысль.
Наконец согбенные лиственницы выступили из белой мути, однако Рогна прошла еще немного до укрытой ложбины, и там стала распрягать оленей.
— Пили дрова! — крикнула она. — Быстрее! А я управлюсь с палаткой.
Олени кинулись в ложбину и сгрудились в кучу. Варламов не пытался найти сушняк, а спиливал все подряд, тем более что тонкие чурбаки не нужно было колоть. Дрова он складывал на рогожку, чтобы не вывалялись в снегу. Потащил первую партию к палатке, которую заканчивала укреплять Рогна.
— Запихивай внутрь! Сегодня не до костра!
Варламов вернулся к деревцам, и первый порыв ветра даже ласково коснулся его разгоряченного лица. Но скоро снежная круговерть спрятала округу, и палатку нашел только по крику Рогны. Почти на ощупь он продолжал пилить.
— Всё! — крикнула Рогна, когда он затолкал в палатку новую порцию дров. — Придвинь к входу грузовую нарту и залезай внутрь.
Варламов подтащил нарту и в последний раз оглянулся. Мутная пелена снега неслась мимо. Завывало так, словно все злые иччи нижнего мира собрались вокруг палатки. Холод леденил тело. Выжить в такую непогоду без укрытия было невозможно.
Варламов закрыл полог и повернулся к горящей печурке. Глаза Рогны блестели в сумраке.
— Успели! — сказала она. — Было бы обидно погибнуть… теперь.
Руки Варламова отходили от холода, их словно кололо иголками. В тесноте палатки (половину места заняли дрова) он скинул доху и лег на нее. Рогна подвинулась, освобождая место у печки.
— Отдохни, — сказала она. — Попозже я приготовлю что-нибудь. На печке будет вариться дольше, но теперь у нас много времени.
Спешить, действительно, было некуда. Даже достать продукты с придвинутой вплотную нарты оказалось непросто, снаружи господствовали холод и ветер. Рогна не стала варить мясо, разогрев взятые на такой случай консервы.
Поели и напились чая с брусникой. Варламов разомлел в тепле, яростный вой ветра словно отдалился.
— Я думал о той платине, — сказал он. — Даже если… наш ребенок станет собственником, власти отберут землю, когда узнают, что в ней находится. Шутка ли, одно из крупнейших месторождений в мире.
— Нет! — убежденно сказала Рогна. — Это в прежней России власти творили, что хотели и меняли законы себе в угоду. В Российском союзе приняты справедливые законы, в том числе о правах коренных народов. Так меня учили в Усть-Нере.
Не очень верилось, что власти Российского союза настолько умерили свои аппетиты, но разубеждать Варламов не стал.
— А какая цель? — спросил он. — Ну, достанется это богатство моим детям. Большие деньги — большое бремя. Что они будут делать с ними? Рогны что-то знают, раз ты привела меня сюда.