Волнение — она где-то здесь, рядом.
Прогретые солнцем ступени узкой лестницы впечены в асфальт, и вырастая прямо из него, уводят вниз, врезаясь и врываясь в горячую гальку пляжа…
Широкий и длинный трап ярусами и поворотами змеится вверх, не касаясь промерзшими снегом и льдом ступенями белого склона…
Теплые каменные углы сглажены миллионами шагов, медленными взрослых и быстрыми детей, в мягкой обувке и без. Покатость ступеней и округлость пляжных камней неотделимы от волн, не знающих острого льда…
По кромке деревянных ступеней, во всю длину набиты металлические уголки, чтобы зимний протектор имел точку опоры. Ближе к высоким перилам множество мехонизированных ног вытаптывают снег, рельсы для колясок почти засыпаны им…
После мраморного удобства по пляжным ступенькам спускаться довольно стремно. Фигура в плавках, увидев камуфляж, удивилась, приостановилась, но не посторонилась…
Зимние контуры: мужчины в менингитках и дамы в воротниках, спускаясь, хватаются за перила. Подниматься удобнее по центру, снег, следы…
Сквозь сетку видно все, и Алексей с ожиданием — в животе шевельнулся потревоженный "чужой", заглянул внутрь. Тренажеры, на них и рядом тела. Тел немного и в них солнечная лень, хотя есть и дурь энтузиастов. Сеточные стены, накладываясь, поплыли подвижной геометрией сухих ячеистых порывов…
Он почти поднялся, осталось с десяток ступеней. Не прячась, сквозь снежную сеть горят окна домов, а ниже и ближе — витрины магазинов. Скрипят шаги и случайные слова, автошум, но белая тишина отделена от звуков спокойным падением и ворует цвета у дальних прохожих…
Похоже, внутри ее нет, но сквозь ячейки Алексей, кажется, заметил светлое пятно волос, дальше, на террасе, у входа. Десяток неудобных ступенек, три быстрых шага, и он окажется на пляже, а стена не будет мешать взгляду движением своих ячеек…
Летающий снег ворует цвета и смягчает очертания, но он сразу же узнал ее фигуру, а с полушага походку и, ожидая увидеть ее, все же замялся, приостановился. По телу пробежала жаркая волна, как будто он поскользнулся, но не упал…
Уступая грубому нажиму военного ботинка, горячие камни, жалуясь, щелкнули круглыми боками — сквозь надежную подошву Алексей почувствовал их пассивное несогласие. Покрывала, матрасы, визжат в прибое дети — ветер, отпустив разбившуюся волну, доносит их крики и влажную свежесть. А на террасе она, а над террасой солнце…
Он приостановился, а затем прибавил шага, почти побежал, и снег стал падать в глаза. Не то, чтоб он сильно рванул, но все же, и показалось, что прохожие догадываются о причине его неуверенной прыти. Хитрецы, они не выдают себя, сосредоточились на ходьбе и снеге, но он заметил их быстрые, короткие, и как бы случайные взгляды…
Она привалилась к перилам, спиной к нему и к морю. Щелкают камни, их слушают нервы — рядом с ней бугай, производное тренажерного зала. Широкий, узкие места — локти и колени, руками в толстых мышцах он так же облокотился на перила. Он говорит ей что-то, он улыбается ей…
А побежал он по простой причине — она уже подошла к подъезду, взялась за ручку, еще мгновение — и тугая пружина хлопнула дверью…
Как лягушка реагирует на движение комара, так и мистер аппетит, заметив непривычное на фоне моря камуфляжное пятно, уставился на Алексея. Узел светлых волос…
А на крыльце тот же топтаный снег. Сопротивляясь, распятая, но сильная пружина сказала "чыыыз", а затем грохнула дверью за спиной и подзатыльником вытолкнула имя…
— Лена…
Еще лестница, теперь на террасу. Снизу вверх он увидел, как над темным плечом заскользил знакомый узел ее светлых волос, плотный и как бы небрежный. Тот самый узел из тяжелых, потому что крашенные, волос, над тем самым плечом…
А с белого снега в подъезде темно…
Она оборачивалась, а Алексей, поднимаясь, вдруг врезался в остановившееся время, как и тогда, на привокзальной площади, когда он впервые увидел ее. Поворот головы, шеи, плеч — как будто ветер с моря перелистывает страницы раскрытой книги, и на каждое мгновение их не меньше десяти…
Вздрогнули стены и два человека, слово взорвало воздух, рождая невидимые и сильные, наверное, магнитные вихри. Они развернули ее — в подъезде со снега темно, но он увидел или угадал, как танцующей юбкой взлетело ее легкое пальто. Она носит его зимой?! Оно ей идет…
Она оборачивалась, а Алексей поднимался, удивляясь, как долго может длиться обыкновенный, а для нее обыкновенно быстрый поворот головы. В дни июньского счастья, что подарили им солнце, море и случай, когда боевые топоры надежд и сомнений оказались закопаны в соленом песке, там им и место, они несколько раз ловили себя на том, что, быстро отвечая на случайный вопрос, разом произносили слово. Одно на двоих, удивляясь и радуясь совпадению и вызывая снисхождение у загорающих семей и вздрагивающую скрытым раздражением зависть у лишь голым югом соединенных пар. Вот и сейчас, застряв, как в стоп-кадре, в повороте ее головы, он уловил то приятное и любопытное единение мыслей, совпадение предположений. А за этим должно последовать — сразу же, без перерыва, взаимопроникновение взглядов и неотражение глаз…
Слова произносят выдыхая. Кажется, он не успел вдохнуть, а обломки букв и знаков, разваливаясь в ухабах воздушной волны, еще не пролетели сквозь мягкое от снега стекло, а он уже качнулся от прыгнувшей на него. Прыгнувшей точно — он только что вошел, а она уже поднялась, но пролет в девять темных ступеней не стал помехой. Ожидая паузы молчаливого упрека, холода равнодушия, но никак не взрыва он, слава богу, устоял, ответив на ее сильные объятия своей удивленной осторожностью. Стукнулись лбами — больно, но ерунда и привычно — у нее всегда множество шишек, и хорошо, что волосы длинные. Замерзший нос мазанул по щеке мокрым холодом, а он услышал или снова угадал, как ее губы шепнули… имя?
На выдохе.
* * *
Лена заметила, что взгляд Витюши зацепился за какую-то закорючку за ее спиной, там, где шумит море и кричат дети. А еще резкие и рваные крики чаек — белые и бело-серые птицы лениво и беспрерывно планируют вдоль лежбищ из людей, скользя по множеству тел равнодушием злых глаз. В первые дни казалось, что она никогда не сможет привыкнуть к шуму набегающих волн и к резким и противным, но таким желанным крикам, всякий раз задирая голову и провожая взглядом стремительную горластость. Но пара недель, а затем и пара месяцев, и теперь в их голосах ей чудится лишь запах выброшенной волною дохлой рыбы, мягкой и теплой. Нет, ей не надоело здесь, но хорошего понемножку — даже самое теплое море и самое жаркое солнце могут наскучить, стать обыденными. А чайки — по утрам они роются в помойках, пугая кошек и собак.