— Я к тому, что на трассе автобусов полно, а ехать чуть больше часа. Ну, может быть, чуть меньше двух.
— Да ты что? Ты же душман, тебя фээсбешникам сдать нужно.
— Вот завтра и сдадите.
Пауза сомнения, главное — чтобы она не превратилась в минуту несогласия.
— Послушай, а что ты от меня хочешь? Нужно бежать — беги, твои тебя прикроют.
— Можно и так. А вдруг я наткнусь на бдительность? Вихрь там или антитеррор, или еще что-нибудь в этом роде? Дорога одна, а у меня удостоверение, значит — немец переодетый. Знаете ведь как — бей своих, чтобы чужие боялись.
— Я паспортами не торгую.
— У вас командировочных полный сейф, с печатями. Я видел у шофера.
— И?
— Пошлите меня в командировку, до завтра, до десяти утра. А, господин отважный комендант?
Пауза, несогласие, сомнение, чувство близкой и бескорыстной авантюры, вполне понятной, но формально наказуемой.
— Послушай, старшина, ты когда к вертолету бежал, головой о лопасть не задел?
— Нет, сегодня мне повезло. А завтра? Повезет ли мне завтра? Поэтому…извольте быть героем, товарищ майор!
Сбежав с круглых плеч, в глазах толстяка блеснули оловянные звезды, дернулся взгляд — с Алексея на сейф, с сейфа на Алексея.
— До девяти.
— Тридцати.
* * *
Скоропомощный "УАЗик" в сигаретном дыму, синяя муть медленно оседает и растворяется в ленивой жаре и проверенных медициной экипажных легких. От корпуса машины пахнуло горячей резиной и бензином — после чистейшего, но иногда трудно совместимого с жизнью воздуха высоких гор цивилизация лезет в нос чуть ли не с криком. Терпимая усталость, но чем ближе к уровню моря, тем сильнее она дает о себе знать.
— Ну что?
— Порядок, — помахал командировочным Алексей, — команданте дал добро.
Отважный майор, обладатель сидящей лихости, позвонил сначала в справочное, а затем и в сам газовый оазис, демонстративно поддавшись разумной осторожности.
— А вдруг она уехала? Промотаешься зря.
— Я понимаю.
Но она не уехала — так сказала трубка, и, вздыхая, заполнив аккуратным почерком охранную грамоту, толстяк протянул ее Алексею.
— Там телефон на обороте. Ты же не хочешь мне неприятностей?
— Сделаю все, что смогу.
— Ну, что ты сможешь, я не сомневаюсь, — запирая сейф и слюнявя кругляшек печати, напоследок всем животом вздохнул майор, — иначе, зачем же ехать?
Вздрогнула труппа товарищей, все как-то расселись по горячим сидениям, и водила лихо, насколько возможно, дернул с места. В лучах солнца качнулась пыль, они выехали из ворот, а затем и за шлагбаум, и быстро покатили по дороге. Вскоре замелькали домики и загорелые, нереальные в своей расслабленности люди. "УАЗик" пересек трассу и остановился у автобусной остановки, а водила, который и присоветовал насчет командировочного, не открывая дверцы — зачем, и так все стекла опущены, указал на пару притаившихся в тени деревьев "Жигулят".
— Тщь прапорщик, если что — вон извозчики.
— Спасибо, — поблагодарил Алексей, спрыгнув на горячий, вонючий, но такой мирный асфальт.
— А вино где? — сквозь работу двигателя кольнул в спину резонный авиавопрос.
— Дальше, — ответил довольный службой и жизнью водила. Хрюкнуло сцепление, и машина поехала к морю и к "дальше", оставляя Алексея на съедение шляпам, бейсболкам, светлым шортам и темным очкам. Прячась больше в загаре, чем в одежде, люди ждут автобуса, и он почувствовал себя несколько неловко среди праздных солнцепоклонников, стыдясь своей непонятной и неуместной, бывалой формы. Он центр дисгармонии, оппозиция вальяжности, а тяжелые ботинки — прямая угроза для открытых сандалий. Он будет осторожен.
А мимо катят разноцветные машины, а в них разноцветные люди. Мужчины маются в жаре, а женщины играют в ленивое равнодушие, однако именно эта игра и притягивает взгляд. Жизнь идет, не слушаются дети, однако статика усталости и запах войны, той, что лениво идет почти по соседству, пробивается даже сквозь вонь асфальта, да и голоса людей и шум машин — тоже как бы сквозь, или вскользь. Это просто усталость, он много бегал и не спал, это понятно, но все же как-то нереально. Летчики — им надоел спирт и они жаждут вина, майор, понимающий, что слово "комендант" звучит выгодно, хотя и не гордо, самодовольный водила в "таблетке"… они, безусловно, настоящие, но эти, незащищенные камуфляжем человеческие пятна? Но вот и автобус, пускай нереальный, он громко пыхтит, а пятна вновь превратились в людей и двинулись к раскрашенному рекламой боку и солидно охнувшей двери.
Мягкое сидение, продавленное бессчетным количеством задниц и удобная спинка железной хваткой комфорта сдавили тело, крепко прижав затылок к не очень чистому подголовнику, а иностранные рессоры качнули приятным расизмом. Заснуть? Но узкие лезвия солнечных лучей, проникая сквозь синтетику занавесей, подслушивают слова и сканируют молчание. Дневной автобус, еще не прожитый день, мягкое движение и ровный голос уверенного в себе и своих лошадиных силах мотора, застывшее в прибое море за стеклом, потоком бегущий навстречу, срезанный дорогой склон все же катнули пробный шар раздумий.
Соседка Алексея, оторвавшись от нелюбопытного прозрачностью окна, сморщила нос и покосилась на него.
— Это запах пороха. Есть жженый сахар, так это жженый порох.
— Вот как?
— Вот так, долго выветривается. Потерпите, ведь привыкают жены к перегару мужей? — вдруг, а может и не вдруг, но не без улыбки съязвил он. — Или наоборот, мужья к перекурам жен? Дело вкуса, не правда ли? Но вы не волнуйтесь, я скоро выйду.
— А я и не волнуюсь.
Выстрелив уничижительно-кумулятивным взглядом и не догадываясь, что взгляд ее именно так и называется, соседка больше не беспокоила его.
А за окном мелькание деревьев и домов, море расплавленным леденцом затопило горизонт — прекрасный мир йода, соли и вечерней халтуры шашлыков, но странно — его совершенно не волнует и не беспокоит так счастливо и случайно закончившееся сегодняшним утром бегогорное приключение, есть только внимание, вернее любопытство к огромным и прозрачным автобусным окнам. А кому и в кого стрелять по эту сторону гор? Соседка уже забыла о его существовании и поэтому не опасна. Разве что кусающие друг друга мафиози — но и они не враги себе здесь, на этих торгующих морем и солнцем склонах. Но все же заноза невнятной тревоги — как он мог потерять? Наверное, когда срывал с себя куртку — времени было в обрез. Скорее всего, вихри вертолетных винтов сделали свое дело, в любом случае он жив, а автобус несет его — куда? Лена… интересно, необычно, странно, но глядя на ее фото, он ловил себя на мысли, что он о ней не думал. А как можно, вспоминая и думая — не думать?