Его подбородок трясся, словно у древнего старика, глаза едва не лезли из орбит.
— Но я люблю её! А для тебя она же, признайся, — просто игрушка! Развлечение ведь, не больше! — не найдя в застывшем лице друга подтверждения своим словам, капитан опустил взгляд, прекратил орать и перешёл на хриплый шёпот, перехватив Блада за лацканы кителя и подтащив поближе, так, что их головы почти соприкоснулись. — В тот вечер она сама подошла ко мне, была мила, а я — пьян. Она сказала, что будет ласкова со мной, если я исполню просьбу её брата, — с горечью прошептал он, — она сказала, что ты отказался помочь им в одном деле, но я же не такой фанаберистый, как ты, а поумнее… и вообще… — она так и сказала! И я купился! Я так хотел быть хоть в чём-то лучше тебя, а вышло… Ты мне, предателю, жизнь спасаешь! Я ошибся, сглупил, Шен! А ты — ты оказался настоящим другом… — Асмунд чуть отстранился и жалобно посмотрел в глаза лейтенанту. — Шен! Но я и правда люблю её! Это хоть чуть-чуть оправдывает меня? Хотя бы малость?
Ответа он ждал вечность. Винтерсблад молчал, стальным взглядом нарезая бывшего друга на тонкие ломтики.
— Я тоже, — наконец тихо сказал он. — Будешь должен! — и резко сбросил руки капитана, всё ещё цеплявшиеся за лацканы его кителя.
Тот уронил их безвольно и жалко.
Не прощаясь, не оглядываясь, Блад пошёл прочь.
— Жизнь буду должен! Всё, что попросишь! — услышал он из-за спины, в перерывах между сдавленными всхлипами Асмунда.
— Чтоб ты сдох! — неслышно прошипел Винтерсблад.
***
В город он возвращался почти бегом. Он всё понял. Инеш соврала Асмунду, что он, Блад, отказался им помогать. Инеш переспала с капитаном лишь для того, чтобы тот заменил Блада на очередной встрече. Конечно, она знала про отравления, но Риан не позволил отменить сделку. И тогда она вывела из неё Винтерсблада, чтобы не подвергать его опасности. Чтобы подпись в документах за виски в тот роковой раз оказалась не его, а Асмунда. Его рыжая детка, как бы мерзко она ни поступала, по-прежнему любит его! И теперь-то уж им не помешают ни её брат, ни чёртов капитан.
Винтерсблад вернулся в город за пару часов до построения. Несмотря на раннее утро, он отправился в бар. Он должен был увидеть Инеш, это сейчас было важнее всего!
Дьюроут встретила его осенним рассветным туманом и непривычной для этой улицы тишиной. Не было слышно ни невнятных песен возвращавшихся с гулянок выпивох, ни провожающего их собачьего лая, ни пьяного храпа из ближайшей канавы.
Посреди улицы валялась разбитая дверь «Мерзкой детки».
Блад осторожно ступил в полумрак бара. Под ногами хрустнуло битое стекло, просочившиеся сквозь перекошенные ставни первые лучи солнца выхватили из общей темноты, словно кусочки мозаики, перевёрнутые столы и стулья, изрешеченную пулями стойку, лужи алкоголя и крови на полу… Сердце остановилось.
— Всех накрыли, — икнув, нетрезво проскрипел чей-то голос за спиной Винтерсблада.
Мужчина обернулся. Перед ним стоял, пошатываясь, старый Мак-Коверн — завсегдатай бара.
— Они, вообще-то, нынче вечером не работали. Старшего-то братёнка гэбня хапнула, да двое средних, служивых, вернулись. Ну они и закрылись, чтоб переждать. Жгли всё что-то, гарью пахло на милю! А ну эти собаки тут к ним в гости и явились! — старик печально икнул. — Так ить, глядишь, и не было б беды, коли б впустили поговорить! А они, бедовые, пальбу открыли! Положили одного ихнего — агента, сталбыть, а те как озверели, за своего-то, и всех Фоули накрыли, — Мак-Коверн горестно вздохнул, опустил глаза, прижав к груди скомканную в кулаке заношенную фуражку. — Долго тарарахали из своих пукалок, мать их через колено, уже по мёртвым. Я вон там сидел, — дед махнул на ближайший забор, — вдохнуть боялся! Но всё видел! Потом повозку дождались, сгрузили трупы и уехали. Эх, мир праху! С ними ж ещё и Макэлрой был. Тоже пропал. Жалко ребят молодых! И девочку жалко. Её-то особенно: весёлая была, чертовка!
Мир исчез. Перестал существовать вместе со всем своим светом и воздухом. Вместе с Инеш. Остались лишь две длинные волосинки, горевшие рыжим золотом в единственном солнечном луче, касавшемся подсыхающей кровавой лужицы на полу «Мерзкой детки»…
Что-то с настойчивой силой ткнулось Винтерсбладу в колено. Раз, другой… На третий мужчина опустил взгляд: большой серый кот с печальными жёлтыми солнцами глаз сдержанно бодал его ногу. Заметив внимание человека, поджал рваные уши и приоткрыл пасть, то ли скрипуче мяукнув, то ли хрипло вздохнув, делясь своей бедой.
— Кука, сиротонька, — закудахтал Мак-Коверн, неуклюже пытаясь оторвать могучего кота от земли, — пойдём со мной, горемычный! Я уж думал — и ты там полёг! — старик с трудом закинул безучастного к его ласке Кукуцаполя на плечо и, выразив Бладу поддержку хлопком по спине, побрёл прочь. Кот висел коромыслом, но вырваться не пытался, лишь тоскливо смотрел на провожавшего их опустошённым взглядом лейтенанта.
***
Через несколько дней в расположение полка пожаловал агент госбезопасности, с блестящей лысиной, прикрытой по осенней прохладе фуражкой; спросил на пару слов лейтенанта Винтерсблада. Ради этого Блада выдернули с плаца, на котором он спускал со своих солдат третью шкуру за утро. А с себя — десятую.
Он пил, пытаясь напиться до полусмерти, но даже не хмелел. Он изматывал себя муштрой, чтобы не оставалось сил даже дышать, но не мог уснуть ночи напролёт. Он срывал злость на солдатах, провоцируя их если не пристрелить его в тёмной подворотне, так хотя бы дать в морду за несправедливые и оскорбительные издёвки, но те, как назло, очень некстати стали послушными и терпеливыми.
В кабинете подполковника агент, доброжелательно улыбаясь, пожал Винтерсбладу руку.
— Благодарю вас за мужество, честность, бдительность и верность нашему общему делу! — пафосно заявил он, покровительственно потрясая ладонь лейтенанта обеими руками.
— Чего? — не понял Винтерсблад, и ёрзающий на своём стуле командир бросил на него негодующий взгляд: «ты как со старшими по званию разговариваешь?!», но лейтенант даже не глянул в его сторону.
— Благодаря вашему активному участию, — продолжил агент, — нам удалось обнаружить и обезвредить опасную банду! Поэтому разрешите вас официально… Господин офицер!!!
Блад выдернул свою ладонь из пальцев агента и, скривившись, словно от внезапного желудочного