— марш-бросок.
Со спины подкрался Асмунд. «Выбрал же время, паскуда, когда народу вокруг невпроворот!»
— Господин лейтенант, — официально обратился к Бладу капитан, — с сего момента снимаю с вас обязанность получать виски. Займусь этим сам. Вам понятно?
— Есть, сэр, — процедил Винтерсблад.
«Вот гниды, как быстро фишки переставили!» — офицер оттолкнул от себя нетронутый завтрак, с ненавистью глядя в спину уходящему Асмунду, и тут его осенило: одновременное отравление в тех полках, в которых служили братья Фоули! Это не могло быть совпадением, ведь повара в каждом полку свои, а виски всем везут одинаковый. И уж конечно, Риан не мог не воспользоваться своими братьями! Понятно, какой виски отвезли в 418-й и 312-й. Тот же, что завтра привезёт в их полк Асмунд.
— Ну что, скотина, — прошептал Блад, поднимаясь из-за стола, — будь по-твоему, езжай сам за этим пойлом, раз уж вы так быстро договорились с Рианом. Вот и возможность мне избавиться от вас обоих одним патроном!
***
Кабинет госбезопасности — не самое приятное место. Даже одно из самых неприятных. Но я испытываю злое наслаждение, находясь сейчас здесь. Полноватый агент с влажной от пота лысиной вторично перечитывает мою бумагу, сосредоточенно сопит.
— То есть сделка завтра, и участников — двое? — уточняет он.
— Я не знаю, сколько участников, — отзываюсь, — возможно, будут какие-то грузчики, извозчики, чёрт знает, кто ещё им может в этом пригодиться. Я знаю лишь о договорённости капитана Асмунда и Риана Фоули о подмене алкоголя.
— Позвольте спросить: откуда вам это известно? Вас звали в дело?
— Асмунд — мой друг. Был моим другом. Наши квартиры рядом. Бывает, я кое-что слышу.
— Как в этот раз? — агент сверлит меня подозрительным взглядом.
— Такое — впервые. Если бы я узнал что-то подобное раньше, сообщил бы. Я не замешан в этом, сэр, хоть и сам всё лето до этой недели получал виски по приказу капитана Асмунда. Если вы думаете, что я решил продать своих за вознаграждение, — это не так. Я лишь хочу известить вас о готовящемся преступлении, о котором узнал случайно. И не жду от госбезопасности никаких поощрений.
— Очень на то надеюсь, господин офицер, очень надеюсь! И благодарю вас за бдительность.
Выхожу из кабинета со сладким до ноющей боли чувством отмщённости. Пойду домой и буду спать, пока тебя, капитан, вяжут по рукам и везут в застенки госбезопасности.
Часть третья
Осколки
Агенты госбезопасности взяли Асмунда и Риана тем же вечером у Кримсон-Парк. Мальчишки, что были с Фоули, сбежали, а О’Грэйди удалось отвертеться, прикинувшись идиотом: ехал, мол, куда велел капитан, вопросов не задавал, о происходящем понятия не имел.
На следующее утро я старательно изображал удивление скандальным новостям о нашем ротном и мысленно потирал руки: теперь эти двое загремят надолго и не будут мне мешать. Очень скоро госбезопасность докопается до причин отравлений в соседних полках, свяжет все концы и повесит на Риана и Грега, помимо кражи и мошенничества, ещё и две смерти.
Возможно, Асмунда ждёт расстрел, но он сам виноват: нехрен было лезть мне под ноги, да ещё и втягивать Инеш, которая (теперь я был в этом уверен!) переспала с капитаном вовсе не из-за внезапно нахлынувшей страсти. Наверняка без старшего братца здесь не обошлось, а этот идиот Грег не в курсе, что он лишь инструмент, для чего-то понадобившийся Фоули. Мнит себя великим интриганом и соблазнителем!
Чёрт, да он даже не знает, что я застукал их с Инеш позапрошлой ночью! Как не знает и о моём участии в подмене виски, — Фоули новичков в свои дела не посвящают.
И тут до меня неожиданно дошло…
Асмунд не знал обо мне, но знал о причастности к афере Инеш! И этот дульный тормоз не станет молчать на допросах госбезопасности, особенно когда речь зайдёт о расстреле или штрафбате, что для него равнозначно. Он будет спасать остатки своей шкуры, поджав куцый хвост и налив под собой жёлтую лужу на бетонном полу допросного подвала. Он сдаст всех, включая и эту рыжую дурочку. Асмунд не Риан, которому Инеш с Каданом и отцом полезнее на свободе. Асмунду нет никакого проку выгораживать тех, кто ещё не попался на этой истории.
Я идиот! Я убрал Асмунда, но не подумал, что он потащит за собой ту, ради которой я это сделал! Но всё-таки у меня ещё оставался припрятанный в рукаве козырь и фора в один-два дня (пока госбезопасность не получила анализ изъятого алкоголя и не обнаружила в полках, где случились отравления, солдат с уже известной агентам фамилией Фоули). Надо было действовать.
***
— Я помню ту историю с виски, — подаёт голос священник, — громкая была, шуму наделала!
Молчу. То, что это всё до сих пор так мучительно отзывается во мне, удивляет. Я думал, что пережил эту боль. И, видимо, опять обманулся.
— Скажи, отец, — спрашиваю священника, и случайно сорвавшееся с языка обращение режет мне и слух, и нервы.
Морщусь. И эта боль тоже по-прежнему со мной. Старик выжидательно смотрит. С таким одобрительно-терпеливым видом, как у него, подманивают диких лошадей.
— Скорбь… Она когда-нибудь отпустит?
Священник вздыхает, опускает глаза. Уже может не отвечать, всё и так ясно. Но он отвечает:
— Вся наша скорбь — наша навсегда. Как и все наши радости. Они пережиты нами и стали частью нас, как кирпичи в стене. И от того, как мы эти кирпичи положим, во многом зависит, не рухнет ли стена нам же на голову. Ничто не исчезает бесследно. Но любая боль со временем становится тише.
— И сколько? Сколько нужно времени?
Старик задумчиво пожимает плечами.
— Всем по-разному, рецепта тут нет. Одно могу сказать: самая страшная боль, самая неослабевающая — это боль от угрызений совести…
***
Каким-то чудовищным подхалимажем я выторговал у одного из агентов госбезопасности встречу с Асмундом. Меня проводили в подвальную камеру, где его держали, и оставили нас наедине.
Мне было всё равно, как себя чувствовал капитан