Читать интересную книгу Эсеры. Борис Савинков против Империи - Александр Андреев

К концу 1903 года у гапоновского общества в Петербурге уже было семнадцать отделений. Еженедельно на многочисленных собраниях проходили молебствия, чтения и беседы с чаепитиями. Гапон был назначен священником в одну их московских тюрем. Его активно поддерживал сменивший петербургского градоначальника Клейгельса жандармский генерал И. Фулон, лично присутствовавший на гапоновских собраниях, куда рабочие приходили уже с семьями.

Гапон пытался проповедовать в Москве, Киеве и Харькове, но его быстро одернули жандармы, не желавшие делиться с ним деньгами, выделяемыми на легализацию рабочего движения из бюджета МВД. То, что Гапон пользовался уважением и почти любовью рабочих, охранников не интересовало. К концу 1904 года в гапоновских собраниях участвовали уже десятки тысяч рабочих и Петербург ничего подобного никогда не видел, хотя отношение гапоновских рабочих к монархии было самое лояльное и доброжелательное.

В конце декабря 1904 года социал-демократы начали забастовку на громадном Путиловском заводе, которая быстро распространилась по рабочему Петербургу. Гапоновцы приняли активное участие в стачках и их руководитель для решения не решавшихся никогда рабочих проблем стал призывать обратиться к Николаю II за помощью. Рабочие были необыкновенно воодушевлены, на окраинах имперской столицы с разрешения полиции были расклеены объявления о подаче петиции императору 9 января 1905 года.

На рабочих совещаниях Гапон собрал их просьбы и требования для царской петиции. Десятки тысяч тружеников поверили в императорскую справедливость и готовились к торжественному шествию. 8 января Гапон явился к министру юстиции империи с сообщением о завтрашнем шествии текстом петиции, но министр уклонился от встречи, от страха принять неправильное решение, которое может быть использовано его конкурентами для доноса самодержавию и отправил Гапона к министру внутренних дел. Князь Святополк-Мирский тоже не захотел рисковать казенным жалованьем, квартирой и дровами, и не принял рабочего священника. Министр направил Гапона в Департамент полиции к Лопухину, но сопровождавшие Гапона рабочие, наконец, возмутились от властного хамства и священник попросил передать князю, что завтра он будет действовать самостоятельно.

А. Лопухин, как умный человек, сразу же понял, что высшие сановники опять поколебали империю. Лопухин безнадежно пытался реформировать невменяемую полицейскую систему в стране, понимая, что это невозможно, и чтение его работы «Из итогов служебного опыта» о ситуации в тогдашней имперской полиции вызывает оторопь от самодержавного скудоумия. Лопухин пытался найти и переговорить с Гапоном, но было уже поздно. 8 января большая депутация петербургской общественности во главе с Н. Анненским, Н. Семевским и М. Горьким пришла прямо к председателю Комитета министров Сергею Витте с предложением обратиться к Николаю II, чтобы «государь вышел к рабочим и принял их петицию, иначе произойдут кровопролития». Витте, естественно, в события вмешиваться не стал, только позвонил князю Святополк-Мирскому, который тоже не принял уважаемую делегацию от столичной общественности. Увешенные наградами, чинами и вензелями императора на своих расшитым золотом погонах высшие имперские сановники губили престиж назначившего их монарха, а вместе с ним династию и империю. Впрочем, Зимний дворец хорошо понимал, что назначал руководить ста сорока миллионами подданных никчемных людей, но так ему было удобно. В 1917 году удобства для династии все-таки кончились, но исправить уже ничего было нельзя. Умные современники, которые все-таки иногда попадались в самодержавной иерархии, писали, что руководство государства ничего не понимали в происходящем 8 января, хотя для этого не требовалось ничего сверхъестественного. Высшие представители власти, назначенные для решения именно таких проблем, для своего удобства скопом объявили всех рабочих и общественность империи революционерами и, само собой, бунтовщиками, а значит, против них все средства хороши. Главные сановники державы успешно и кроваво превращали сотни тысяч верноподданный рабочих в активных противников самодержавия.

Бастовавшие рабочие вечером 8 января выключили в столице империи свет и Петербург погрузился в мрачную тревожную тьму. В девять часов вечера Святополк-Мирский при свечах собрал у себя, наконец, совещание, на которое СОБРам министра финансов В. Коковцева, которому подчинялась фабричная инспекция, министра юстиции Н. Муравьева, судившего еще Желябова и Перовскую, специалиста по превращению имперского суда в орудие расправы над обществом, заместителя министра внутренних дел П. Дурново, любителя расправ над революционерами и сторонника черносотенцев губернатора Фулона, и начальника штаба гвардейского корпуса генерала Мешетича. Николаю II, находившемуся в Царском селе, никто ничего не докладывал, опасаясь за казенное место. Дельные предложения на собрание принес А. Лопухин, но его слушать не стали.

Фулон сказал, что рабочих к Зимнему допускать нельзя, не то будет новая Ходынская катастрофа. Дурново на всякий случай сказал, что рабочие вооружены, но забыл уточнить, что это не револьверы, а иконы и портреты императора. Высокое совещание приняло судьбоносное решение Гапона арестовать, а рабочих к Зимнему не допускать и при необходимости расстрелять. Почти ночью Святополк-Мирский, на всякий случай взяв с собой понимающего, что происходить, Лопухина, поехал на доклад к Николаю II, у которого хотел взять санкцию на объявление Петербурга на военном положении. Лопухина в Царском Селе не спрашивали, а как докладывал малокомпетентный министр внутренних дел самодержцу о завтрашнем шествии, точно не известно. Царь писал в дневнике: «Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Их окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Их количество определяется в сто двадцать тысяч. Во главе союза какой-то священник-социалист Гапон. Мирский приезжал вечером с докладом о принятых мерах».

Ранним утром 9 января 1905 года с окраин Петербурга к Зимнему дворцу организованными колоннами с хоругвями, иконами и царскими портретами двинулись двести тысяч с женами и детьми. В колоннах пели «Отче наш», впереди шли районные околоточные и приставы. Партия социалистов-революционеров участия в шествии не принимала, но многие эсеры шли в рабочих колоннах. Рядом с Гапоном шел двадцатипятилетний эсер Петр Рутенберг, окончивший Петербургский технологический институт купеческий сын и ставший инженером Путиловского завода. С пением «Спаси господи люди твоя» и «Дай победы благоверному императору» Гапон вел свою колонну от Нарвской заставы.

На повороте от Невского проспекта к Зимнему дворцу, в котором даже не было императора, выстроившиеся войска встретили верноподданническую демонстрацию ружейными залпами и свинцовый дождь залил рабочие колонны, их жен и детей. Целый день по Петербургу казаки били рабочих и количество убитых и раненных измерялось тысячами. Рутенберг спас Гапона, которого спрятали у Максима Горького и затем переправили за границу. Рутенберг ввел Гапона, скинувшего рясу, в партию эсеров. Весной 1906 года Гапон вернулся в Россию, запутался между революцией и охранкой, предложил Рутенбергу за сумасшедшие деньги рассказать полиции о Боевой Организации, Рутенберг об этом сообщил в Центральный Комитет, дал послушать предложения Гапона о доносе в Департамент полиции, спрятанным в соседней комнате его рабочим, и бывший священник был повешен на даче в Озерках под Петербургом.

Днем 9 января 1905 года залитый кровью Петербург был в шоке и ступоре. Первоначальное недоумение быстро сменилось недовольством, возмущением и ненавистью. Никто не понимал, зачем солдаты стреляли в иконы и царские портреты в руках законопослушных рабочих. Волна негодования самодержавием быстро катилась по взбудораженной японской войной империи. Против монархических убийств протестовала вся держава, читавшая десятки тысяч революционных листовок о том, что 9 января «офицеры хладнокровно резали детей и женщин своего народа». Революционные газеты писали, что «гигантская рука русского пролетариата, несущего свои жертвы на алтарь цивилизации, свободы и мира, схватила за горло самодержавного зверя». Петр Струве в кадетской газете «Освобождение» назвал Николая II, «палачом народа»: «Царь Николай открыто стал врагом и палачом народа. Сегодня у русского освободительного движения должны быть единое тело и един дух, одна двуединая мысль: возмездие и свобода во что бы то ни стало. Ни о чем другом, кроме возмездия и свободы ни думать, ни писать нельзя. Возмездием мы освободимся, свободою мы отомстим».

«Кровавое воскресенье» вызвало ненависть и неприятие самодержавия во всех слоях общества, и даже монархисты назвали рабочий расстрел 9 января «величайшим по своей трагичности и последствиям событием, вызванных глупостью и бездействием подлежащих властей». «Кровавое воскресенье 9 января 1905 года» свинцовыми залпами убило у народа веру в царя любого, доброго или злого, справедливого и беззаконного, умного и глупого. Народную императорскую любовь сменили жгучие осколки обманутой и разбитой царской надежды.