в новом, хоть в старом доме. Новостройка на старом посаде имеет одно очень важное следствие: она разбуживает свойственный деревне дух подражания и некоторого соперничества, когда сосед копирует соседа, перенимает: красивое и удобное в доме и на подворье. Именно поэтому в Телешове старые дома (конечно, с помощью совхоза) так быстро изменили облик и почти ничем не отличаются от новых. Этого, к сожалению, не происходит в тех селах и деревнях, где новостройки обособлены, там старые посады продолжают контрастировать с новыми и не возбуждают желания к обновлению, скорее, наоборот, разжигают неприязнь. Разумеется, пример Телешова вовсе не означает, что его надо тотчас копировать. В том же «Рассвете» при обновлении деревни Турбичево нашли нужным поставить и новый посад, при этом не забыв застроить пустующие усадьбы на старой улице (тут важно еще одно обстоятельство: унавоженный, обрабатываемый много лет огород).
Быстрота обновления отделенческих центров в совхозе «Рассвет» — нынче будет завершено обустройство трех деревень из четырех — объясняется не только тем, что выделены средства и подрядчик, но и самым активным участием в этом деле самих жителей деревни. Я бы поставил его даже первым условием, ибо деньги без желания людей не дали бы такого результата.
Ну а желание разбуживается старым, испытанным способом: решать тот или иной вопрос не в тиши кабинета, а вместе с людьми. Ведь тот же план обустройства Телешова можно было «нарисовать» в кабинете, скажем, районного архитектора или какой-нибудь проектной организации. Но Дмитровский горком сказал: «Нет, прежде чем планировать, давайте спросим самих жителей». И собрали сельский сход. (В скобках замечу, что таких сходов по всей области прошло двадцать пять тысяч!) Владимир Александрович Новоселов обратил наше внимание на… пруд. Старый деревенский пруд был очищен, окаймлен цветниками, а над ним стоял гранитный камень с надписью, говорящей, что сей знак поставлен в память о не вернувшихся с войны земляках.
— Памятника в проекте не было, — пояснил Владимир Александрович, — его предложили жители села на сходе. И собрали на него деньги.
Не знаю, как кому, а мне этот факт показался знаменательным. Память… Спасибо, что обратили наконец внимание на нашу деревню, спасибо за заботу о нас, но мы помним тех, от кого пошли, кто пахал эту землю и отдал за нее жизнь, и никак не можем воспринимать свое благополучие вне связи с ними… Деньги небольшие, но суть не в количестве, а в чувстве, глубоком и благородном чувстве привязанности к своему родному месту. Таких фактов я не встречал в новых поселках, заселенных приезжими. Там если и сооружают памятники, то, как говорится, по линии государства.
Дополнений и поправок к плану на сходе было высказано много, они были учтены в окончательном варианте. Мне думается, партийные комитеты в данном случае поступают очень мудро. Когда решали вопрос застройки и развития центральных поселков, вроде бы и не было особой нужды собирать сходы и спрашивать мнения, а вот нынешнюю задачу возрождения деревень и дальних земель без сознательного и общего участия жителей скоро и полно не решишь. Передо мной номер газеты «Псковская правда» от 25 сентября 1984 года. Целая страница отведена рассказу о сходе граждан деревни Шабаны, обсуждавшем тот же вопрос, что и в Телешове, — возрождение своей деревни. Газета приводит слова заведующей фермой К. А. Ивановой: «Надо обязательно у нас в Шабанах сохранить всю прежнюю красоту, не попортить ни одного дерева, ни одного куста. Чтобы при строительстве не ходила техника где попало и не прокладывались пути где попало, где не надо, не ухудшался вид окрестности. И подстанцию пусть ставят не в центре деревни, где старая поставлена, а на окраине». Полагаю, не надо объяснять, чем озабочена Иванова. Без пространных пояснений ясно, что она хочет видеть свою деревню красивой, а красота в ее представлении — та же память, ибо она рукотворная, сотворенная поколениями предков. Опять и опять я хочу повторить, что возрождение старых деревень это не только и, может быть, не столько бытовое обустройство, сколько наполнение души надеждой, желаниями, гордостью, красотой — чувствами патриота своей земли. Эту, нематериальную, сторону проблемы и дают возможность ощутить и понять сельские сходы. Это я и имел в виду, говоря о мудрости партийных комитетов.
О том, что чувства человеческие есть материальная сила, говорит факт, рассказанный директором «Рассвета» Валентином Самуиловичем Диваченко: «Нынче надои на Телешовской ферме поднялись на триста килограммов от коровы. Никаких особых мер мы не предпринимали, просто люди стали работать старательнее». А работать старательнее, как вы понимаете, понуждает не рубль, а чувство. Рубль может заставить делать больше и скорее, но не старательнее. Старание — черта хозяина, а хозяйственность исходит все-таки от чувства, от желания делать дело наилучшим образом.
В планах обновления старых деревень бо́льшая часть средств отдается устройству «соцкультбыта»: школы, детсада, медицинского пункта, столовой, бани, клуба, приемного пункта быткомбината. Таких заведений, кроме разве что школы и избы-читальни, бригадная деревня, как правило, не знала, следовательно, нет в ней я специальных построек. Значит, что же, строить заново. Этот вопрос и выдвигают в качестве контраргумента экономисты-прагматики: дескать, где же взять столько средств и когда ждать отдачи от таких капвложений? Доводы, конечно, веские, но веско и то, что бытовой уровень деревень поднимать приспело, если хотим интенсивно использовать всю землю. Выход находится в каждом конкретном случае свой, но общее — в приспособлении и совмещении. В Телешове под школу передали «барский» дом, под клуб реконструировали бывшую избу-читальню. В Турбичеве уцелело здание церковноприходской школы, в котором теперь разместятся и начальные классы, и детсад, и медицинский пункт, и библиотека. Этот путь проще и больших затрат не требует. О совмещенных зданиях надо поговорить подробнее, ибо дело касается не столько вложений, сколько отношений с ведомствами. Но прежде — несколько слов о характере работы сельских служб обслуживания. Мне уже доводилось писать об этом, и все же считаю нелишним говорить еще раз. Как бы мы ни старались нормировать земледельческий труд, то есть устанавливать часы работы «от» и «до», он никогда не станет в этом отношении похожим на фабрично-заводской, ибо поле — это цех под открытым небом. А сейчас в связи с повсеместным переходом на безнарядную форму организации труда тем более нет нужды устанавливать продолжительность рабочего дня: земледелец начинает и кончает работу по своему усмотрению, как велят ему поле и хлеб. Отсюда следует: службы обслуживания обязаны приноравливаться. К примеру, медицинский пункт должен быть открыт в те часы, когда механизатор находится в деревне, а не в поле, причем часы эти будут в разное время года разные. Сделать столь «подвижным» режим работы