Красивая темноволосая девушка сидела в углу, прислонившись к стене дома. Платье и шляпка ее были в порядке, живот на этот раз не вскрыт.
– Умерла от удара ножом в сердце, – сказал доктор Лльюэллин, указывая на нож, торчавший из груди несчастной.
– А наш Джек торопится, – заметил Шерлок Холмс. – Два убийства за одну ночь.
– Может быть, это преступление не имеет отношения к Потрошителю? – усомнился Стэнли Хопкинс. – Горло не перерезано, живот не вспорот…
По его распоряжению два констебля подняли труп, чтобы переложить на тележку. Голова девушки откинулась назад, шляпка упала на землю. Один из полицейских со сдавленным всхлипом отскочил прочь. Тут же второй бросил покойницу и отбежал подальше, борясь с тошнотой.
– На этот раз ему понадобился мозг, – кивнул Шерлок Холмс, разглядывая труп.
Вместе со шляпкой упала и верхушка черепа, на которой была выбрита аккуратная тонзура. Внутри головы зияла пустота.
– Никогда не видел ничего подобного! – потрясенно прошептал доктор Лльюэллин. – Трепанация в подворотне… он гений медицины, этот Потрошитель.
– Надеюсь, больше никаких сомнений в личности убийцы? – спросил Холмс и странно дрыгнул ногой, словно отшвыривая невидимую собаку.
– Никаких, – ответил Стэнли Хопкинс. – Но бога ради, зачем это все?! И что будет дальше?
– Дальше он заберет сердце, – уверенно проговорил Шерлок Холмс.
– Почему? Что это, какой-то чудовищный ритуал? И почему все убийства разные?
– Разумеется, это ритуал. А убийства разные, поскольку Потрошителю требуются разные органы. В них весь смысл. И все подчинено этой цели.
– Но почему сердце?..
– По степени важности, – загадочно ответил мой друг.
Осмотр места преступления опять ничего не дал.
– Что ж, может быть, докторам в морге повезет больше, чем нам, – вздохнул Стэнли Хопкинс.
Я уже безнадежно опоздал на прием, пришлось просить отправить констебля к Захарии – сообщить, что меня не будет.
В морге, осмотрев труп, доктор Лльюэллин уверенно заявил:
– Трепанацию производил левша.
– Да, – подтвердил я. – К тому же она делалась профессиональным инструментом.
– Надо искать хирурга, джентльмены, – кивнул Шерлок Холмс. – Такое уже ни одному мяснику не под силу.
На Бейкер-стрит мы вернулись вечером. Позвонили несколько раз, но никто не открыл. Пожав плечами, Шерлок Холмс отпер дверь своим ключом.
Мы доскакали, леди! Время тебе приспелоСклониться над шитьем:Это обитель смерти, ты умрешь, Изабелла,Первым майским днем! —
донеслось до нас, едва мы переступили порог.
Заглянув в кухню, мы увидели миссис Хадсон, которая стояла к нам спиной, что-то помешивала и увлеченно выводила дрожащим голосом:
Семь королевских дочек убил я на этом месте,Склоненных над шитьем,И, значит, их станет восемь сегодня с тобою вместеПервым майским днем!
– Прямо про нашего Потрошителя песенка, – шепнул Холмс.
Миссис Хадсон с неожиданной для ее возраста резвостью подпрыгнула на месте, сделала замысловатое па, взмахнула ложкой, отчего вокруг разлетелись брызги желтка, и пропела:
Король эльфов, склонись на мои колениИ укрой нас шитьем,Чтоб могла перед смертью я узнать наслажденьеПервым майским днем…[9]
Чем окончилась история любвеобильной леди Изабеллы и злобного короля эльфов, мы так и не узнали. Тихо убрались прочь.
– Кажется, наша домохозяйка впадает в детство, – проговорил я. – Очень жаль, но медицина здесь бессильна.
– Да, – согласился мой друг, – миссис Хадсон совсем плоха…
После ужина Холмс сразу же удалился в свою комнату. Я немного отдохнул и отправился проведать друга: уж очень интересно было, насколько он продвинулся в расследовании с помощью своего дедуктивного метода.
Холмс сидел за столом и что-то торопливо писал. Перед ним снова были разложены фотографии жертв и листы полицейских протоколов.
– Входите, Уотсон, я как раз заканчиваю составлять текст телеграммы, – сказал он.
Подождав, когда бумага высохнет, он сложил ее, сунул в карман.
– Итак, что мы имеем, Уотсон? Увы, но картина прояснилась для меня только после новой смерти.
Шерлок Холмс указал по очереди на пять фотографий:
– Восемьдесят восьмой год. Пять жертв. Преступник забирает почки, печень, легкие, матку и сердце. Именно в такой последовательности. Девяносто четвертый год. Три жертвы – почки, печень, мозг. Будет еще одна жертва, Уотсон, и у нее вырежут сердце. Что потом? Потом, возможно, преступления на какое-то время прекратятся. Может быть, даже снова на шесть лет.
– Но почему вы так решили, Холмс? У следующей жертвы вполне может быть вырезана и матка, допустим.
– Вряд ли. Для него важна определенная последовательность. Обратите внимание: в этот раз, как и в прошлый, он сначала взял почки, потом печень. А вот затем начались изменения. Мозг и сердце – главные органы человека. Раз взят мозг, следующим будет сердце… И вот еще, пока вы проводили осмотр, я успел поговорить с Хопкинсом. У нас появилась новая зацепка. Опознали вторую девушку. Это некая Эмма Боулд, горничная. Ее хозяева рассказали, что в последнее время за Эммой по вечерам заходил молодой мужчина лет двадцати пяти – тридцати. Девушка называла его женихом. Хозяева видели в окно, что он ждал Эмму у крыльца. Высокий, с черными волосами и густыми черными усами. Судя по осанке, военный. Одет в темный костюм, на голове охотничья шляпа. Перед исчезновением девушка ушла с ним.
– Значит…
– Значит, я был прав: мы имеем дело с Джеком Потрошителем. Внешность нашего убийцы соответствует описанию, полученному от очевидцев шесть лет назад.
Эти рассуждения расстроили меня до крайности. Я ушел спать. Ночь опять была тяжелой. Сначала раздался странный свист, затем заскрипела дверца шкафа, выпуская мертвую Энн Смит. Вслед за нею в комнату выбралась вторая жертва. Теперь я понял, что свистело, – это воздух вырывался из их перерезанных гортаней.
Покойницы подошли совсем близко, когда дверца шкафа снова заскрипела, и я увидел третью убитую. Она задержалась, безуспешно пытаясь приладить на место верхушку черепа.
Призраки склонились надо мною. Я ощутил запах разложения, застонал и провалился в черноту.
Очнулся лишь утром. Что-то неприятно щекотало кожу головы. Я поднялся, взглянул в зеркало: в волосах запуталась мушиная личинка…
Шерлок Холмс вышел к завтраку преображенным. На нем был старый, потертый костюм, мятая кепка, из-под которой торчали неопрятные клочки седых волос. Он убедительно горбился, а благодаря гриму казался постаревшим лет на двадцать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});