судя по тону её последнего письма, Фройхен ожидал ответ положительный. Привычку наслаждаться долгим ожиданием он, скорее всего, перенял у гренландских инуитов. «Самым волнующим было то, что ответа я не получу ещё целых полтора года, – вспоминал он. – Мне будет что предвкушать».
Остаток осени Фройхен провёл, оправляясь после операции в Ревущей Хижине. В это время Арнаннгуак родила дочь и назвала её Навараной – считалось, что таким образом дух прежней носительницы имени вернётся на землю. Фройхен был польщён.
На Рождество 1923 года Фройхен решил угостить своих коллег по экспедиции домашними пончиками. К сожалению, пончиков он никогда не готовил и не знал, какая пропорция должна быть у муки и жира. На горьком опыте он выяснил, что из-за чрезмерного количества жира пончики буквально взрываются, когда опускаешь их в горячее масло. Товарищи Фройхена, однако, с наслаждением поедали клёклые пончики, и вечеринка растянулась до глубокой ночи.
В Ревущей Хижине весело провели праздники, но бурное торжество имело налёт меланхолии. Когда снова наступят будни, путешественники займутся собственными проектами, и некоторым придётся покинуть Ревущую Хижину, которая за два года стала им настоящим домом. Они многого достигли в этих краях, но пора было двигаться дальше. Расмуссен снова делил экспедицию на несколько групп. Сам он отправится со своими людьми на запад, другие учёные продолжат работу здесь, а Фройхен должен будет проследить, что собранные артефакты в целости и сохранности доедут до Европы (он обязан будет проводить груз до самого Честерфилд-Инлет). Покончив с этой задачей, Фройхен вместе с инуитами, участвовавшими в экспедиции, сможет вернуться в Гренландию: он хотел навестить там Мекусака.
Торжества закончились, и на рассвете 26 декабря Фройхен со своими спутниками нагрузили нарты и потеплее закутались от мороза. «По обычаю эскимосов, мы ни с кем не попрощались, – описывал Фройхен свой отъезд. – Только прикрикнули на собак. Но отъехав немного, мы остановились и обернулись, чтобы бросить последний взгляд на наш маленький домик». Он казался островком безопасности при мысли о трудной дороге, что ждала их впереди.
Путешествие обратно в Туле началось гладко. Попадалось много карибу, и охота шла легко. Некоторые карибу, похоже, даже принимали людей за своих сородичей и подходили к ним очень близко. «Они были лёгкой добычей», – писал Фройхен, гадая, не зимняя ли тьма подвела зрение животных. Кроме Фройхена, в дорогу отправились Аркиок, Арнаннгуак с малюткой Навараной, Насаатсорлуарсук с женой Акатсак и двое канадских инуитов – проводников.
Путешественники наконец добрались до Понд-Инлет, маленького поселения на берегу глубокого пролива, окружённого крутыми чёрными горами. Пейзаж напоминал картины великих художников: Альберта Бирштадта или Каспара Давида Фридриха. Это был настоящий северный рай. И всё же Фройхена неприятно удивило, как грязно было в домах и на улицах. Он счёл, что виной тому – местный торговый пост, принадлежавший Компании Гудзонского залива: он дурно повлиял на местную экономику. Когда здесь появился торговый пост, местные инуиты забросили кочевой образ жизни и стали больше зависеть от импортных товаров. Они больше не переселялись с места на место и оставляли мусор копиться в доме и вокруг него: прежний образ жизни не предполагал такого количества мусора. «Неудивительно, что в таких условиях свирепствует туберкулёз! – вспоминал Фройхен. – Нельзя привить людям новый образ жизни, не дав им должного образования». Иглу и палатки исчезли, их заменили деревянные хижины – но хижины эти были жалкие, закопчённые и нестерпимо воняли отбросами. Вряд ли это можно было назвать благом цивилизации. Перед Фройхеном был пример того, что после экономисты назовут «парадоксом прогресса»: повышение материального благосостояния, по недосмотру и к крайнему удивлению людей, иногда влечёт за собой понижение уровня жизни, особенно когда перемены происходят бесконтрольно.
Фройхена очень заинтересовал Понд-Инлет, так живо иллюстрирующий столкновение разных культур. Когда общинный уклад коренных народов встречался с капитализмом (даже если у «цивилизованной» стороны были самые благие намерения), результат получался непредсказуемый, в том числе возникал парадокс прогресса. Подобные ситуации требовали деликатности и внимания, но их этим редко удостаивали. В отличие от Расмуссена и других полярных исследователей Фройхен пока не написал своей книги – но ещё напишет, и места, подобные Понд-Инлет, станут отличным материалом для неё.
Задержавшись ненадолго в Понд-Инлет, путешественники отправились дальше, медленно пересекая по льду пролив Ланкастер. Ветер неожиданно усилился: резкий порыв перешёл в шторм. Вскоре вершины окрестных гор облепили угрожающие чёрные тучи, словно великаны, штурмующие замок. Перекрикивая ветер, путешественники наскоро построили иглу и укрылись в нём. Оттуда Фройхен слышал, как трещит лёд вокруг, – звук напоминал взрывы фейерверка, который запустили в хрустальную люстру. Вскоре вода вырвалась на поверхность и начала заливать лёд. «Обернувшись, мы увидели, что под нами открылось море, – вспоминал Фройхен. – Полынья походила на разинутую пасть, а её зазубренные края – на клыки: море жестоко улыбалось нам». Все второпях оделись и бросились наружу: ледяной покров уже расходился на отдельные льдины. Две столкнулись между собой и убили нескольких собак – путешественникам оставалось только в ужасе наблюдать за этим. Малышка Наварана горько заплакала.
Лёд вокруг путешественников шёл причудливыми трещинами. Пока спешно сворачивали лагерь, утонули одни нарты, и положение стало ещё хуже. Укрываясь от штормового ветра и с трудом сохраняя равновесие, пустились в путь через льдины, перепрыгивая с одной на другую, как лягушки на листах лилии, и перебрасывая из рук в руки тепло закутанную Наварану. «Следующие несколько часов были худшими, что я пережил в Арктике, – писал Фройхен. – Лёд всё ломался и ломался, и нельзя было останавливаться ни на минуту, нужно было всё время куда-то бежать, а трещины подступали ближе и ближе». Два дня и две бессонные ночи путешественники бежали по предательскому льду, отыскивая себе дорогу обратно на сушу.
Когда земля перестала уходить из-под ног, путешественники оценили ущерб и пересчитали свой скарб, выяснив, что погибло в воде. У них осталось всего девять собак из тридцати шести, несколько спичек и тридцать пуль, из трёх нарт одни ушли под воду. Пропали примусы, керосин да к тому же винтовка, которую Агуано, недавно присоединившийся к экспедиции, к ужасу спутников, бросил в воду, чтобы умилостивить морских духов.
Борясь со льдом, Фройхен и думать забыл про повреждённую ногу, но как только оказался в безопасности, у него начался приступ острой боли. Посеревшая плоть слезала со ступни и напоминала «старую промокшую газету».
Ослабевшие от голода путешественники медленно двигались к заливу Адмиралти. Однажды им удалось было подстрелить двух тюленей, но туши унёс отлив, и никто не съел ни кусочка. Фройхена с товарищами охватило жестокое уныние, и он смог подбодрить их, только заметив