не хотел с ним расставаться дешевле чем за сотню долларов. Цена была несправедливо высокая: за такие деньги можно было купить новый фотоаппарат, а у того, что предлагал Флаэрти, была трещина на корпусе. Фройхен счёт разумным предложить свою цену – пятьдесят долларов.
– Я же вам говорю, этот фотоаппарат стоит сотню! – прорычал Флаэрти, настаивая, что фотоаппарат и с трещиной прекрасно работает. Тогда Фройхен предложил шестьдесят, но Флаэрти не сдавался.
– Как насчёт компромисса? – Фройхен щедро поднял своё предложение до восьмидесяти долларов.
Он ожидал, что Флаэрти и тут заупрямится, но тот вдруг предложил отдать ему фотоаппарат просто так. Фройхену неудобно было принимать его бесплатно, так что он сказал, что должен хоть как-то расплатиться.
– Вы же меня не знаете, – сказал он Флаэрти. – Зачем вам отдавать мне фотоаппарат просто так? Я готов заплатить за него восемьдесят долларов.
Тут Флаэрти вскочил и швырнул фотоаппарат в море, словно баскетбольный мяч.
– Вот так! – крикнул он. – Не хотите покупать фотоаппарат, не хотите принимать его в подарок – значит, туда ему и дорога, больше говорить не о чем!
Так Фройхен узнал, что Флаэрти взбалмошный и непредсказуемый, – впрочем, это не помешало им стать добрыми друзьями. Через десять лет в силу удивительных обстоятельств Фройхен сам попадёт в Голливуд, где в 1923 году работал Флаэрти. Эта встреча заранее научила Фройхена, какие взрывные характеры там водятся.
Наконец очередь к доктору Харту дошла до Фройхена. Местные звали его доктором, хотя Харт ещё был студентом: так далеко на севере это имело мало значения. Харту хватило одного взгляда на ногу Фройхена: он тут же сказал, что нужно делать операцию, чтобы удалить повреждённые ткани. Операционной им послужит столовая на борту корабля: её часто использовали в таком качестве, пока она пустовала.
В назначенный час Фройхен поднялся на борт и следовал за доктором, как вдруг в камбузе увидел ящик с картошкой. Этот «деликатес» Фройхен давненько не пробовал. Он попросил кусочек картофелины, хоть малюсенький, но Харт предупредил его, что перед операцией есть не стоит. Однако Фройхен смотрел на ящик такими голодными глазами, что Харт сжалился и дал ему картофелину-другую.
Фройхен ждал своей очереди, угощаясь картофелинами, и наблюдал, как пациенты перед ним один за другим ложатся под нож. Останься он на медицинском факультете, быть может, он тоже поехал бы в Арктику врачом, как доктор Харт или доктор Харрисон Хант из экспедиции Макмиллана. Пациенты здесь отличались от тех, к которым он привык в Копенгагене. Одной старухе-инуитке удалили ужасно заскорузлый палец, он уже весь раздулся и исходил белым гноем.
Доктору Харту ассистировал сержант Дуглас – он хотел воспользоваться случаем и научить товарищей ампутировать: в Арктике часто приходилось ампутировать отмороженные пальцы и конечности. Особенно сержант Дуглас желал обучить клерка, служившего в одной фактории, к которому иногда обращались за врачебной помощью инуиты. Клерк, однако, сопротивлялся: он твердил, что от вида крови ему становится плохо. Сержант Дуглас ничего не хотел слышать и настаивал, чтобы клерк присутствовал.
Когда операция началась, клерку и правда стало плохо, и он тут же потерял сознание. Сержант и не думал помогать ему – вместо этого он обшарил карманы клерка, пока не нашёл что искал – мешочек шоколадных конфет. Оказалось, что клерк уже давно бродит по кораблю и лакомится конфетами, ни с кем не делясь: самое подлое поведение! Так что сержант Дуглас захотел проучить его. Он вытряхнул из мешочка конфеты, положил вместо них ампутированный палец и бережно убрал мешочек обратно в карман клерка.
Когда наконец прошла его собственная операция, у Фройхена в голове стоял туман от эфира и полбутылки рома, которые доктор Харт использовал для анестезии. Он лежал на тонком матрасе в углу столовой и всё ещё приходил в себя, когда почтовый клерк принёс ему письмо, которое поступило на корабль в ближайшем порту.
Это было длинное, нежное письмо от Магдалене.
Фройхен мучался от боли – а всё же он был на седьмом небе от счастья. Он так часто думал о ней, так мечтал, что однажды, быть может, они заведут серьёзные отношения, может, даже поженятся! Они мало виделись в последние несколько лет, и Фройхен не то чтобы хорошо знал Магдалене, но ему было плохо одному. Он был чрезвычайно общительный человек, и это странно сочеталось с его тягой к самым отдалённым уголкам Земли. Предельное одиночество уже наносило ему травмы: на метеостанции, в Туле, когда он сходил с ума от книги Мольтесена… Фройхен наверняка смертельно боялся, что скоро точно так же окажется один. Он непременно хотел завести отношения с Магдалене.
Прошло несколько дней. Фройхен читал и перечитывал письмо Магдалене, а его нога исправно заживала. Доктор Харт отлично справился: удалил поражённые ткани и как следует подлатал Фройхена. Он теперь ходил пошатываясь, но и только. Доктор Харт давал оптимистичный прогноз, что Фройхен полностью поправится, но настаивал, чтобы тот остался на «Наскопи» для дополнительного лечения.
Фройхен, однако, только отмахнулся. Праздность была ему так же в тягость, как глухота Бетховену, и ему не терпелось вернуться к экспедиции. В следующем порту, в который зашла «Наскопи», Фройхен сошёл на берег и вернулся на север на другом пароходе. Он стремился как можно скорее заняться делом, хотя нога и чинила ему препятствия.
27. «Что смешного?»
Едва Фройхен покинул «Наскопи», как у него разошлись швы, и ступня превратилась в кровавое месиво. Инуйак, его попутчик, заново зашил ему рану животной жилой, предварительно очистив её собственной слюной. Гигиена операции оставляла желать лучшего, но Фройхен знал, что другого выхода нет. Приготовившись терпеть боль, он сжал зубы и смотрел не отворачиваясь. Когда Инуйак закончил, Фройхен продолжил путь к Ревущей Хижине.
На острове Ванситтарт, где было почтовое отделение, Фройхен написал Магдалене письмо. Он признался, что в последнее время часто о ней думает – а это значило, что думает он о ней постоянно. И позвал её замуж.
Поступок этот может показаться импульсивным – а Фройхен и был импульсивный человек. Импульсивность привела его в Арктику – импульсивность же подтолкнула действовать раньше времени, отчего теперь страдала его нога. Возможно, Фройхен так вёл себя, потому что бежал от пожирающего одиночества, искал чего-то, что сам не мог осознать. Он признавался, что чувствовал «пустоту внутри, жажду чего-то невыразимого». Может быть, брак её восполнит.
Почта на Севере работала медленно, и Фройхен ещё долго не получит от Магдалене ответ. Но это его даже радовало: это продлевало волнительное чувство нетерпения, с которым он ждал ответа. А