— Я рад, мои хорошие, что вы не отвергли мое приглашение, — бесцветным голосом сказал Морох, от которого всем почему-то стало нехорошо. — Я не стал бы вас беспокоить, отрывать от дел, но так уж случилось, что наше общее дело, ради которого мы все живем, которому отдаем все силы — оно в опасности, в большой опасности… Коварство Небесного Тирана не знает границ, и, надо сказать, его выкормыши там, на земле, по его наущению хотят разрушить плоды наших многолетних трудов, и ваших, и моих трудов… Свобода дорого стоит, и еще дороже стоит свобода творчества. На моей памяти немало Избранных, как и вы, считавших себя бессмертными, погибли в борьбе за это… — Великолепный достал из-за пазухи небольшой камень иссиня-черного цвета. — Вот во что они превратили Эрлоха-Воителя, с которым мы долгие годы рука об руку сражались за то, чтобы нам, детям этого мира, было дано право этим нашим миром распоряжаться самим, без подсказок и наставлений… Немало крови он пролил и своей, и чужой, и вот чем дело кончилось — его уже не вернуть. Здесь еще немало камней, которые когда-то были героями, так что иной раз поостерегитесь пинать булыжничек, попавший вам под ноги… Да… К чему я это… Так вот, дорогие мои: если мы и на этот раз потерпим поражение, вас ждет такая же судьба…
Морох с размаху швырнул камень себе под ноги, и тот бесшумно распался на несколько дымящихся осколков.
— Сынок, — обернулся он к Дризу. — Не носи в моем присутствии эту корону, носи что-нибудь попроще. Или ничего не носи… Вон Гейра знает, как мне нравится…
— Повелитель! — воскликнул Хач. — Почему вы доверили этому олуху вести войну? Он уже отдал всех моих оборотней на растерзание! Он и меченосцев погубит.
— Мне всё равно, Кабатчик, — успокоил его Морох. — Мне не нужны ни оборотни, ни меченосцы, ни даже крылатые химеры. Мне даже вы все не очень-то нужны, как и я не очень-то нужен вам. Мы друг другу не нужны, мы друг другу полезны. И у нас общий враг. Если он не будет уничтожен, вы погибнете, а я уйду. Я когда-нибудь вернусь, а вот вас больше никогда не будет, как нет несчастного Эрлоха, который стоил всех вас вместе взятых. — Он вновь обратился к Дризу: — А теперь рассказывай, до чего довоевался.
Дриз-Мясник, послушно стянув с головы корону, начал докладывать:
— Мертвяки эти — дерьмо они, а не воины! Слов не понимают, побоев не боятся… И невозможно одному командовать тысячами, до всех не докричишься. Одно в них хорошо — себя не жалеют и врага не щадят.
— Стоп! — прервал его Морох. — Про меченосцев своих я и сам всё знаю. Ты про себя расскажи.
— Я делаю всё, что могу. И даже больше, — твердо сказал Дриз, глядя Мороху прямо в глаза.
На самом деле мертвяки ему нравились. Едва он оказался там, в Пальмере, как из соседних сугробов поднялось несколько меченосцев. Они подхватили его и стремительно понесли туда, где уже несколько недель происходила битва. Он уже знал, что его воинство осаждает сразу два замка. Меченосцы лезли на стены, а навстречу им летели огненные стрелы, лилась кипящая смола, падали камни. Так могло продолжаться долго — до самой весны, а это было равносильно поражению — в тепле мертвые тела его воинов начали бы гнить, вонять и разваливаться. Дриз приказал снять осаду с Прибрежного замка и двинулся всем войском к Скальному, за стенами которого укрылись почти все беженцы из селищ, все мальчишки, которые еще не стали воинами, и сама королева со своим двором. Дризу было ясно одно: если падет Скальный замок, воинам, которые засели в Прибрежном, некого будет защищать, и они захотят только одного — смерти, за которой придут к нему сами.
Но проклятый Хомрик всё испортил… Он, оказывается, уже давно расшатывал стены Прибрежного замка и держал это в тайне ото всех — готовил сюрприз Великолепному. Стены рухнули, когда осаждавшее замок воинство было уже в сотне лиг — Дриз собирал все силы воедино. Но и тех, кто долгие недели сидел в осаде, в замке уже не было. Они ушли за день до разрушения — то ли почуяв что-то, то ли кто-то их предупредил об опасности. Дриз узнал об этом только после того, как небольшой отряд верхом на оленях атаковал его армию посреди снежной равнины. Пальмерцы забросали меченосцев какими-то огненными шарами и промчались вдоль строя, размахивая огромным рыжим знаменем с золотым солнечным диском.
Его послушное воинство сразу же перестало быть послушным. Меченосцы бросились в погоню, не обращая никакого внимания на его команды. Трое суток без единой остановки они бегом мчались точно по следу врагов, рассчитывая, видимо, что олени рано или поздно выдохнутся. Рыжее знамя то и дело мелькало где-то вдали, как бы дразня преследователей… А потом след уперся в запертые ворота Скального замка. И пока они кружили среди снегов, туда же пробилось всё войско, защищавшее Прибрежный замок. Еще сутки Дриз вразумлял собственное воинство, тыча в лица горящим факелом, и наконец-то остановил бессмысленный штурм. Сейчас, когда он стоял перед Великолепным, меченосцы вырубали все рощи в окрестностях замка и строили осадные башни…
Казалось, Морох прочел в его глазах всё, что он хотел сказать.
— Найди себе слуг среди людей, — посоветовал Великолепный. — Все Избранные так делают. Вон у Гейры их несколько сотен. Многие из них не ведают, что творят, но ведь творят же.
— Мне уже некогда этим заниматься, господин, — отозвался Дриз. — Если войско этого проклятого Бранборга задержится еще на пару недель, я возьму замок и уничтожу всех, кто скрывается там от твоего гнева, Великий.
— Не Великий, а Великолепный, — поправил его Морох, и в этот момент скалу слегка тряхнуло. — Что такое? — спросил он, слегка поморщившись.
Гейра и Траор одновременно шагнули к нему, но Резчик успел сказать первым:
— Это значит, что войско Холмов задержится навсегда. Они вошли в Лабиринт и теперь уже не выйдут оттуда.
— Это мы сделали! — тут же добавила Гейра и подмигнула Дризу.
Морох закрыл глаза, и волосы на его голове начали извиваться. Он стоял неподвижно, и никто из присутствующих тоже не смел шелохнуться.
— Я не слышу стонов, — вдруг сказал он. — Волна боли и страха уже должна была докатиться сюда.
— Их смерть была слишком легкой и быстрой, — предположил Резчик.
— Не ошибись… — Слова Великолепного плавно перетекли в шипение, и он, обернувшись длинной пятнистой змеей, скользнул в трещину, из которой появился. Камни сдвинулись за ним, и трещина мгновенно зарубцевалась.
Первой опомнилась Гадалка-Щарап. Она скинула с себя пестрый платок, закрывавший пол-лица, ухмыльнулась, выставляя напоказ желтые кривые зубы, и беззлобно предложила:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});