Что бы это значило? Выходит, она неправильно поняла Гастона? Казалось, он относился к Мередит снисходительно, почти презрительно… Но если он сказал, что любит ее и намерен жениться…
Может, его предложение – лишь хитрый ход, чтобы заманить Мередит в постель?
Тревога охватила Шеннон.
– Надеюсь, он не прикасался к тебе?
– Гастон целовал меня, – быстро ответила Мередит. – Три раза… и еще один раз. – Она простодушно смотрела на невесту брата. – Было так приятно… Я думала, что умру.
– Когда я сказала, что для Джона и меня нормально заниматься любовью, раз мы обручены, я не имела в виду… – она замолчала, встревоженная.
Девушка ловила ртом воздух.
– В чем дело, Мередит?
– Ты и Джонни занимались любовью? – ошеломленная девушка упала на постель и выкрикнула, спрятав лицо в подушку. – Не могу поверить этому! О Шеннон, расскажи мне! Было приятно? А это больно? Ты испугалась? Вы были голыми?
Шеннон улыбнулась с облегчением.
– Обещаю как-нибудь ответить на все твои вопросы. Но сейчас мы говорим о тебе и Гастоне.
– Что? – Мередит не верила своим ушам. – Ты думаешь, что Гастон и я… О, Шеннон, ты совсем не знаешь его! Он настоящий джентльмен. Не то, что Джонни, конечно, но… нет!
– Гастон не принуждал тебя? Совсем?
– Он сказал, что наша брачная ночь будет незабываема, а сейчас мы должны сохранять целомудрие.
Если он целомудрен, то я – сумасшедшая, – подумала Шеннон. – Какой скользкий тип! Но какую цель он преследует?»
Она взглянула на Мередит – густые золотисто-каштановые волосы, гладкая кожа, стройная фигурка и сияющие глаза. Почему она не допускает мысли, что Гастон может полюбить эту милую девушку? Разве найдется мужчина, который устоит перед этой жизнерадостной, сердечной красавицей? Разве можно в это поверить?
– Рада за тебя, Мерри. Я ошеломлена, но рада. Расскажи мне все подробно.
Девушка взволнованно вздыхала. Шеннон мысленно бранила себя. Ты считаешь, что это невозможно потому, что Колин Марсалис не сделал тебе предложения? Ты высокомерна, Шеннон Клиэри. Колин никогда не любил тебя. Честно говоря, ты была просто девушкой на уик-энд. А Гастон проводит с Мередит много времени. И я уверена, в семнадцатом веке ни один молодой человек не станет делать предложение богатой изнеженной непорочной девушке, если не собирается жениться на ней.
В противном случае, его просто пристрелят. Он знает, Мередит может во всем признаться матери, и все же сделал предложение. Он не соблазнял ее… Гастон такой же тщеславный фанатик, как Колин. Но на этом их сходство кончается.
Шеннон часто думала, как бы сложилась ее жизнь, если бы Колин полюбил ее. Был бы их брак счастливым? Сохранял бы он ей верность? Ответ всегда был одинаковым: если бы он любил ее, он бы женился на ней и не изменял никогда. Брак был бы прочным. Возможно, отношения не были бы такими прекрасными, как с Джоном Катлером. Такое случается только раз в каждом веке. Допустим, Гастон любит Мередит… Если, конечно, такие люди, как Гастон и Колин умеют любить…
– Рада за тебя, – повторила Шеннон тихо. – Предвижу, тебя ждут большие неприятности с Джоном и твоей матерью. Если смогу, помогу тебе.
– О, Шеннон! – девушка бросилась ей на шею. – Я так боялась, что Гастон не понравится тебе. Но ты его полюбила.
– Мужчина, который любит тебя, не может быть плохим человеком. Думаю, мы найдем в нем хорошие качества. – «Конечно, все, кроме Джона. Его ждет удар!» – подумала она.
* * *
Когда два дня спустя Питер и Элейн попросили Шеннон спуститься в гостиную, она не усомнилась, что им известно о помолвке и приготовилась к худшему. Конечно, она страдала от разлуки с Джоном, но мысли о Мередит и Гастоне тоже не давали ей покоя. Сейчас Шеннон была убеждена, что если бы Гастон пришел в дом и заявил о своей любви и честных намерениях, ему бы позволили ухаживать за влюбленной девушкой. Ей было больно думать о грядущем столкновении.
– Присядь, дорогая, – в голосе матери Джона звучала искренняя любовь. – Питер и я хотим тебе сообщить кое-что. Обещай сохранять спокойствие и рассудительность.
Шеннон вздохнула с облегчением. По крайней мере, им неизвестно, что она давно обо всем знает.
– У тебя слишком серьезный вид, – Элейн заботливо протянула ей чашку чая.
– Обещаю не волноваться. Что стряслось?
– Джонни задерживается. Неожиданно…
– Что? – Шеннон вскочила, опрокинув чашку с чаем на бургундский ковер. – Задерживается? Вы хотите сказать, что получили известие? Я считала, он приедет сегодня вечером, или, в крайнем случае, завтра!
Питер обнял ее за плечи и заставил сесть.
– Он задерживается не больше, чем на день-два. Успокойся, дитя, нет причин для тревоги, иначе я бы сам отправился за ним.
– Джон прислал записку? Могу я взглянуть на нее?
– Конечно, – Элейн протянула ей листок бумаги и наклонилась над ее плечом, чтобы помочь прочесть неразборчиво написанные слова.
«Дорогая Шеннон. Маршана нет в Ренселервике. Он едет на север. Мне кажется, было бы логично последовать за ним. Посылаю записку, чтобы ты не беспокоилась, я не задержусь надолго. Обязательно вернусь до первого июня. Я люблю тебя. Оставайся с мамой. Верь мне. Любящий тебя Джон».
– Уже девятнадцатое мая, – в ужасе простонала Шеннон. – Дни летят все быстрее и быстрее! Он не осознает опасности.
– Несомненно, осознает, – уверенно сказала Элейн. – Слышала бы ты его перед отъездом. Его мучают все эти сложности, Шеннон, и откровенно говоря… – она умолкла и взглянула на Питера. Тот укоризненно покачал головой.
– Что «откровенно говоря?» – Шеннон испытующе смотрела на них. – Вы думаете, я неверна Джону? Я не давала повода так думать, Элейн. – В ее изумрудных глазах застыли слезы разочарования и безысходности. – Я знаю, я – самое худшее, что могло встретиться Джону в жизни. Но я также знаю… – У нее перехватило горло. – Верно то, что мне ничего неизвестно. Просто я стараюсь поступать так, как нужно. И хочу проводить с Джоном как можно больше времени. Если я кажусь вам эгоисткой… – Она наклонилась и стала стирать носовым платком чай с ковра. – У вас нет повода.
– Никто не называет тебя эгоисткой, – твердо сказал Питер. – Элейн, как и я, полагает, что пока твое состояние не улучшится, тебе следует позволить нам решать за тебя. Это в твоих интересах, дорогая.
– Знаю, – Шеннон еще раз прочла записку Джона.
День или два… значит, он вернется не раньше двадцать первого мая, но, скорее всего, двадцать пятого, в день, который она назвала «Днем паники». Она была бы довольна, вернись он к тому времени, но первого июня? Могла ли она предоставить судьбе столько времени на возможные ошибки?