ими чрезвычайно заинтересовалась. Они ее просто поразили, хотя на них нет ни ящиков с ценностями, ни вьюков. Плохое качество – мутные снимки, старые, обгорелые по краям.
– В «Комке» встречались? – продолжал спрашивать Гектор.
– Нет, с Шахрияром в моей машине сидели, я его забрал у метро «Арбатская», когда он явился, а с Леной обедали в кафе.
– А второй раз с Шахрияром в каком ресторане гуляли? – не отступал Гектор.
– Я его пригласил в «Белое солнце», встретил у выхода из метро. Он плохо ориентировался в Москве. Узнавал у меня названия улиц и станций метро – он исключительно на нем передвигался, хлопоча о сыне. В ресторане я с ним расплатился наличными за фотки. А он выпил коньяка и начал болтать, алкоголь на него действовал плохо.
– Ну, а теперь самый главный вопрос, – заявил Гектор. – Недостающее звено всего.
Ковальчук смотрел на него – полуобнаженного, со стальными мускулами, победителя в схватке: кулаки против помпового дробовика. Гримаса мелькнула на лице подозреваемого – словно волк клыки оскалил и… спрятал. Кате показалось – даже с «обрубленной» рукой Ковальчук жаждет вцепиться Гектору в глотку. Столь люто сейчас ненавидит. И вновь в ее душе воцарилось сомнение в искренности хозяина винтажной лавки в Калашном.
– Каким образом ты сам проведал, еще до событий с Шахрияром, об экспедиции тридцать первого года? – Гектор тоже пристально глядел ему в глаза.
– Я никогда прежде не верил в чудеса, имеющие власть над людьми, способные полностью перевернуть обычную пресную жизнь, – ответил Ковальчук. – Когда сидишь на пляже под тентом, попивая ром-колу, и волна внезапно выбрасывает к твоим ногам бутылку с запиской про далекий Остров сокровищ… Только в моем случае была не бутылка. Старый ящик в лавке на придорожном рынке…
– Еще один ящик? – усмехнулся Гектор.
– С дохлыми птицами. Чучелами-экспонатами.
Катя вся обратилась в слух, ощущая холодок внутри. Они вновь приблизились вплотную к весьма важному, открывающему невероятную музейную историю с новой, неизведанной стороны.
– Выкладывайте все, Ковальчук. В ваших интересах сотрудничать со следствием. – Полковник Гущин тоже выглядел взволнованным… и, казалось, уже менее категоричным в отношении фигуранта, подозреваемого в целой серии убийств.
– В конце июня я прилетел в Алматы – хотел сделать новую карту для поездок за рубеж, у меня вклады в казахском банке, – Ковальчук криво усмехнулся. – Оставалось несколько дней ожидания карты, и я арендовал машину и махнул на Иссык-Куль. Потом отправился в горы – отдохнуть и по делам бизнеса. У меня есть клиенты, покупавшие раньше модняк в моей прежней галерее. Один из них – чиновник – прикупил особняк в Лайково у релоканта. Он срочно переделывает хипстерский стиль под имперский. Оформляет охотничий зал, мечтает головы зверей в дубовых медальонах в виде трофеев повесить на стены. У нас скудный выбор подобного дерьма, но еще Нурсултанов мне рассказывал – у них в горах, и в Киргизии у торговцев, да просто на базарах можно приобрести чучела, и не очень дорого. Черт возьми, это был обычный сельский придорожный базар – типа «Садовода»! Сама судьба вела меня. Я зашел в охотничью лавку – со стены пялилась рогатая башка горного барана. Стали мы торговаться с хозяином, он меня буквально за рукав затянул внутрь, в закуток – мол, еще есть, но держу тайком: башка тау-теке, козла, они вроде запрещены к отстрелу.
Катя слушала, затаив дыхание, – в музейной истории некоторые символы повторялись, будто намеренно чередуясь… Архар, баран… Словно маяк – в музее и здесь… Какой символ последует сейчас за ним? Она с трепетом ждала.
– Он возился среди рулонов сетей и старых ковров, выволок коробку, а за ней я увидел почерневший от времени деревянный ящик.
Ковальчук на мгновение закрыл глаза. Видение всплыло в памяти. Ангар шумного азиатского рынка, душная клетушка-лавка, запах пота, пряностей, горячего плова, бараньего жира. Черные трухлявые доски: ящик, опутанный толстыми веревками. И возле него ярко-синее… Птичьи перья, похожие на сапфиры, не потускневшие от времени. Ковальчук завороженно уставился на синюю россыпь, испытывая непреодолимое желание распутать толстые узлы веревок, открыть крышку и заглянуть внутрь ящика.
– Что у вас в нем? – спросил он хозяина лавки.
– Старый хлам. Возьмешь архара или тау-теке, джигит, отдам даром, – ответил тот и протянул Ковальчуку ножницы – режь веревку, гляди.
Ковальчук разрезал веревку. В ящике в трухе покоились чучела птиц. У одной – ярко-синее оперение неописуемой красоты. Ковальчук разглядывал экспонат: поджатые, скрюченные лапки… У птицы отсутствовали глаза – дырки в маленьком черепе. Рядом с синей птицей в трухе лежало второе чучело – тоже без глаз. И вид его внушал ужас – черные провалы глазниц, хищный мощный клюв.
– Они – кто? – отчего-то переходя почти на благоговейный шепот, спросил Ковальчук.
– Синяя приносит удачу и счастье, – ответил хозяин лавки. – Кумай-гриф – вестник смерти. Клюет мертвечину. Дурная примета держать его чучело дома, джигит.
Они все слушали Ковальчука молча – даже вопросов не задавали.
– Я купил у торговца архара и козла, и он отдал мне ящик с птицами. Упаковал все сразу. Я вскрыл ящик лишь в Москве, вернувшись из поездки, – тихо продолжал Ковальчук. – Козла и барана продал клиенту в Лайково для его имперского зала. А птицы лежали у меня дома. Однажды вечером я достал Синюю птицу, решил отдать таксидермисту – вставить ей гляделки. Когда вытаскивал грифа…
Катя вспомнила записку профессора Велиантова из музейного архива – он и Ланге мечтали добыть экземпляр кумая для музея. Сделать экспонат. И мечту свою исполнили.
– Здоровенная тяжелая тварь – серая, с белой головой и длинной шеей, размером полтора метра, и крылья у нее гигантские, – вещал Ковальчук. – Видимо, от времени у чучела лопнуло брюхо. Его зашили суровыми нитками, они сгнили. Из утробы вместо опилок посыпалось…
– Что? – прошептала Катя.
– Сложенные исписанные листки, много… Фотографии… И еще две коробочки. В них находились негативы пленок. Но они рассыпались в моих руках в прах, – Ковальчук смотрел на них почти жалобно. – Так я узнал об экспедиции профессора Велиантова из Зоологического музея. О них всех. И об их тайной находке. Во мне все перевернулось разом, меня словно молния ударила. Я никогда не думал даже… Но это сильнее меня. Я весь горел, я жаждал… Я решил найти таинственную пещеру в горах. Вспомнил сразу про Ленку, раз всплыл ее зоомузей. Позвонил ей, пригласил в ресторан. Она разволновалась, расчувствовалась и… вывалила мне музейные сведения про Велиантова – мол, у них на стенде всего две фотографии пропавшей экспедиции. У самого Велиантова и Ланге вроде не осталось родных, Лена сначала по ошибке меня в этом уверила. И тогда я решил попытаться найти потомков фотографа Юсуфа, у азиатов всегда полно родственников, детей, внуков… Обратился к Нурсултанову с просьбой – он может