профессором Велиантовым с просьбой забрать в Каракол и сохранить в целости до возвращения экспедиции. Велиантов, видимо, считал важным делить сведения, не хранить все в одной корзине. И он отдал Дауду немало – записки, дневники, – но все тоже пропало. Остались лишь фотографии. И доказательство, отправленное Шахрияром с посыльным.
– А Шахрияр рассказал, почему пропало остальное? – Катя глянула на Гектора, тот едва заметно кивнул – дожимай его. Очень важно узнать все.
– Да. Он опьянел в ресторане, видимо, обрадовался мне – коллекционеру, готовому платить. Я же ему обещал деньги и за устную информацию – лишние тридцать тысяч ему бы пригодились для сына. – Ковальчук хмыкнул. – Его деда Дауда после тифа опекали дальние родственники. Когда он повзрослел, они нашли для него – глухонемого – невесту. Он женился, в тридцать девятом у них родился отец Шахрияра. И в то же лето Дауда убили, а тело его, и дом, и бывшую фотолавку брата спалили, его жена с ребенком еле спаслись – ее тоже едва не сожгли живьем.
– Кто? – спросила Катя. – Дэв-хан в тридцать девятом уже покоился в могиле.
– Его младшая сестра Айнур. Шахрияр мне сказал – она явилась и убила деда и все подожгла. В огне погибла большая часть отданного профессором Велиантовым Дауду. Сохранились лишь фотографии и ящик, но он сильно обгорел. Самому Шахрияру на пятнадцатый день рождения эти вещи показала его бабка, она дожила до глубокой старости. Глухонемой Дауд объяснялся с ней при жизни знаками, и она его прекрасно понимала. Он ей все рассказал. А она заявила внуку: «Отдаю тебе на хранение фотографии твоего двоюродного деда Юсуфа и вещь пропавшей экспедиции, род Дэв-хана охотится за ними. Береги все в тайне. Не выбрасывай на помойку память о деде и его брате, окропленную их кровью. Мы – уйгуры – преданы священной памяти предков». И Шахрияр послушно хранил бабкин подарок после ее смерти. Внутри обгоревшего ящика, по его словам, – камешки. Все обуглилось в пламени, когда Айнур совершила убийство и поджог.
Полковник Гущин сразу вспомнил слова криминалиста – горная порода со следами пожара… Понятно теперь, откуда на содержимом капсул следы огня.
– Раз Шахрияр упоминал камешки и хранил, считая доказательством сокровищ из пещеры Дэв-хана, отчего он не показал их ювелиру? – поинтересовался Гектор. – Годами держал у себя «доказательство» клада и даже не попытался выяснить. Фантастика.
– Он жил в постоянном страхе. Так он мне заявил. Пару раз собирался, но у него родился сын, и он боялся уже не только за себя, но и за него. У них же уничтожили почти весь род! Сестра Дэв-хана – оголтелая фанатичка, по словам Шахрияра, – специально перешла границу, добираясь до Дауда, расправилась с ним, едва не убила и остальных – ей люди помешали, спасли их. Обратись он к ювелиру – даже в Бишкеке, Ташкенте или Алматы, даже в Москве или Стамбуле… и найди тот драгоценность внутри обгорелого комка, все бы узнали, вести бы разлетелись со скоростью ветра, сколько ни скрывай. Средняя Азия до сих пор живет слухами и молвой. А род Дэв-хана, возможно, не прервался. К тому же у него всегда было немало сторонников-фанатиков. Дошло бы и до них. Шахрияр объявил мне: «Продаю вам, чокнутому русскому, желающему рискнуть головой, доказательство всего за двести тысяч, ибо нужда для сына острая настала. Но вдруг внутри какого-то обгорелого комка из ящика бриллиант на миллион или драгоценная жемчужина, отнятая Дэв-ханом у китайского ювелира? Основная-то часть ценностей все равно скрыта до сих пор в горах у Хан-Тенгри».
– Может, их за столько лет давно кто-то отыскал и прикарманил, – заявил полковник Гущин.
– Я тоже спросил Шахрияра: «Вдруг уже забрали все? Где гарантия?» Он уверенно заявил: «Нет, все бы уйгуры по обе стороны границы знали – клад Дэв-хана найден». Вы сейчас смотрите на меня с недоверием. – Ковальчук оглядел их. – Наверняка думаете – правду ли я говорю или несу полную пургу? Хранить долгие годы нечто и не заглядывать внутрь, бояться смерти, трепетать, ждать неожиданного нападения? Но Шахрияра ведь кто-то убил! Выходит, не зря он опасался всю свою жизнь. А значит, я не вру вам. Его посыльного – вообще постороннего человека, лишь прикоснувшегося к тайне, тоже прикончили. Спросите у вашего приятеля: возможно ли подобное у них дома или нет?
Гектор вопросительно глянул на Кашгарова.
– Нет, – ответил тот. Помолчал и добавил: – Иногда. Еще случается. В древних известных родах. Особенно в горах.
– Шахрияр – потомок старинного рода уйгурских купцов, и Дэв-хан не простолюдин, – ответил Ковальчук. – Он – вообще хан. Слушайте азиата, он подтверждает мои слова.
– Я свои полицейские соображении вам изложу, Ковальчук, – перебил его резко полковник Гущин. – Многое, возможно, правда. Но от самого главного вы искусно увиливаете. От обвинения в убийствах! Шахрияр вам все отдал, кроме горелых камней. Он оказался вам больше не нужен. Вы его ликвидировали – не желали ему платить остаток. И потом, вдруг у себя дома он начнет болтать? А вы же, словно Индиана Джонс, собирались в ближайшей перспективе искать клад в горах. Зачем вам местный свидетель? И Краснова превратилась в обузу – все для вас узнала ваша бывшая любовница, архив отрыла, отсканировала документы… И про вдову из Вороново вы у нее разведали. Зачем вам с Красновой делиться кладом? Вы и ее убрали, отраву подсыпали в кофе. К Осмоловской наведались – забили ее до смерти и забрали нечто весьма важное. И об этой вещи вы нам сейчас ни гу-гу. Умалчиваете.
– Я никого из них не трогал! И у Осмоловской в Вороново я не был. И ничего у нее не крал! Да какой из меня вообще убийца?! – сипло крикнул Ковальчук. – Вы… беспринципный негодяй! Вы не смеете меня облыжно обвинять! Угрожать мне! Я полностью иду вам навстречу. А вы переворачиваете с ног на голову сказанное мной. Я невиновен! А стрелял я в ваших, защищая собственную жизнь! Я обознался в темноте!
– Не ори, – бросил ему Гектор. – Продолжаем разговор.
Ковальчук попытался двинуть правой рукой – и скривился от боли. Катя наблюдала за ним со смешанными чувствами. Он многое рассказал. Но в заявлениях полковника Гущина – логика и смысл. Он не на пустом месте строит свои обвинения, на реальных фактах. А навскидку – по потному, искаженному гримасой лицу Ковальчука сейчас не определить степень его искренности. В его глазах – страх, жгучее сожаление: он же отдает им найденное с великим трудом. И еще злоба затаенная и ненависть – к ним…
– Сколько раз ты встречался с Шахрияром лично? – спокойно уточнил Гектор.
– Дважды. Сначала он отдал мне фотографии. Я их потом показал Лене. Она