имеется ли у Ковальчука лицензия на дробовик. Патрульные запросили по интернету банк данных – оказалось, есть лицензия, владение оружием на законных основаниях. «Готовился он основательно, – пронеслось в голове Гущина. – Вооружался, но пушку в дело побоялся пустить – его бы по ней сразу вычислили». Однако патрульные проверили дату регистрации дробовика и сообщили: Ковальчук приобрел оружие пять лет назад и тогда же поставил его на учет. Гущин приказал им ждать в машине, созвонился с дежурным и сообщил: пока он работает на месте происшествия лично, оперативную группу вызовет позже, к утру. Молоденькие патрульные с недоумением взирали на снесенные «Гелендвагеном» ворота, на встрепанного и взволнованного Гущина – большого главковского начальника, – на облепленного тиной Кашгарова – он натягивал на себя брюки. И на полуобнаженного, тоже мокрого Гектора, щеголявшего накачанным торсом и не собиравшегося одеваться. Зачем, если сухая лишь рубашка? Гектор отдал дробовик Гущину, схватил Ковальчука за шиворот, рывком поставил его на ноги и потащил в дом – подальше от озадаченных патрульных.
– Теряю я хватку, – горестно шепнул Гущин Кате, когда они вслед за Гектором устремились в «логово людоеда». – Мне бы запросить по Ковальчуку все – узнали бы мы про его помпу сразу. А я допустил непростительную ошибку – мужа твоего под пули подставил. Старею я. И пью не в меру.
Катя ничего ему не ответила. Она старалась собраться, быть достойной Гектора. Он часто повторял: боюсь тебя разочаровать. Но и она теперь желала не разочаровать его обычным женским кудахтаньем и нудными причитаниями. Следом за ней в дом Ковальчука зашел и Кашгаров – он, в отличие от Кати, даже и не пытался скрыть своих переживаний. Гектор швырнул Ковальчука на диван. Сам встал напротив. Ковальчук держался левой рукой за свое правое плечо. Его правая рука висела плетью. Гектор «обрубил» ему конечность, обезоруживая.
– У меня перелом, – прохрипел Ковальчук. – Мне срочно надо к врачу.
– Нет у тебя перелома. Через день-два восстановишь подвижность руки, – объявил хладнокровно Гектор. – Мы все ждем твоего признания в убийствах.
– Я никого не убивал, – Ковальчук вскинул голову. – Я стрелял, приняв вас за…
– За кого? – Гектор смотрел на него в упор.
– Он меня предупреждал, – прошептал Ковальчук.
– Кто? – неожиданно подал голос Адиль Кашгаров, с любопытством и брезгливостью созерцая Ковальчука в домашней расхристанной пижаме, распластавшегося на диване.
– Шахрияр, – Ковальчук опустил голову. – Он мне сказал: лучше вам не искать эту тайну. Она сводит людей с ума. Вселяет в них тьму, она сама принадлежит тьме. Это тайна из Нижнего мира. Считай, из ада. А я рассмеялся ему в лицо: по фигу мне ваши суеверия, уважаемый Нур Абдулла. А он… искренне верил.
– Во что? – спросил Гектор.
– В проклятие. В смерть, настигающую всех, кто… сунул нос. Так он мне сказал. И что теперь? Я никого не убивал, но сейчас, защищаясь в слепом страхе за свою жизнь, я едва не стал убийцей. Лену мою… она мне помогала, а ее эти суки…
– Кто? – снова встрял Адиль Кашгаров.
– Музейные твари, – Ковальчук уставился на него. – Они ее вышвырнули из окна! А Шахрияр пропал бесследно! И я подозревал после гибели Лены – с ним все очень скверно. И те все – из прошлого, они тоже мертвецы: профессор-орнитолог, его друзья, вся экспедиция и переводчик-энтузиаст из шестидесятых… И вы сейчас упомянули его вдову Осмоловскую – она тоже мертва, оказывается! Но я ее не убивал! Я никого не убивал, клянусь! Я сам – следующая жертва!
– Вы убили моих сограждан – инженера Шахрияра и Омуралиева. Почему? – спросил Адиль Кашгаров.
– Да никого я не убивал! Омуралиев – вообще неизвестная мне фамилия!
– Курьер – он вез что-то твоей Лене Красновой и должен был встретиться с ней в Шалаево в тот понедельник. Или с тобой, – произнес Гектор.
– Посыльный Шахрияра? – встрепенулся Ковальчук. – Он тоже мертв?!
– Вы убили двух граждан республики Кыргызстан, – настойчиво повторил Адиль Кашгаров.
– Азиат – кто он? – резко спросил Ковальчук. – Он из киргизской полиции?
Внимательно наблюдающая за допросом Катя заметила взгляд, брошенный Кашгаровым на Ковальчука при слове «азиат», – будто бритва сверкнула.
– Я из посольства, – отчеканил Кашгаров. – В ваших интересах быть предельно искренним с нами, иначе я лично напишу на вас заявление в российскую полицию с обвинениями в попытке убийства меня самого и его, чему я свидетель, – он кивнул в сторону Гектора. – А это тюрьма на годы.
– Да я сам принял вас за…
– Конкретно с кем ты нас перепутал? – повторил свой вопрос Гектор.
– С пришедшими по мою душу! Их же всех кто-то прикончил! Кто?! – Ковальчук всплеснул здоровой рукой. – А Шахрияр мне внушал, выпив водки в ресторане: тайна погубила уже многих. Может забрать и нас.
– Тайна клада Дэв-хана? Его пещера Али-Бабы? – спросил Гектор.
– Докопались… знаете… ну да, в музее же архив экспедиции. Лена сняла для меня копии. И вы добрались до него. В пещере спрятаны миллионы, понимаете? Сотни миллионов скрыты! Он же… этот бандюга… ограбил половину Китая! Он гнал свои караваны с ценностями в наши горы через границу! – истерически выкрикнул Ковальчук.
– Вы на пару с Красновой искали место, где Дэв-хан некогда спрятал награбленное? – уточнил Гектор. – И найденный тобой через Нурсултанова потомок фотографа экспедиции Шахрияр тебе активно помогал. Но почему он сам не воспользовался кладом? Он альтруист? Бессребреник?
– Он не знал точного места. И никто из его родных никогда не пытался узнать – он сам мне признавался. Он боялся. Его близких убили. Дэв-хан грабил, но он был не вор, а безумный фанатик, решивший освободить уйгуров. Миллионы ему понадобились для войны и победы над китайцами. Клад являлся его золотым запасом. Так мне сказал Шахрияр. Его родные десятилетиями жили в постоянном страхе, под угрозой уничтожения, а они ведь лишь прикоснулись к проклятой тайне. Но не разгадали ее.
– Говоришь, Шахрияр дрейфил всю жизнь, но он же кинулся тебе помогать. Прилетел с Москву по твоему зову и что-то тебе приволок. Он ведь отдал тебе некие документы или предметы, связанные с тайной пропавшей экспедиции, – уверенно продолжал Гектор.
Катя отметила – тон ее мужа меняется. Сломав психологическое сопротивление Ковальчука, он больше не давит на него, а, напротив, словно успокаивает, пытаясь разговорить, выудить у него максимум подробностей и фактов.
– Он не ко мне одному явился в Москву. – Ковальчук массировал правую руку. – Я вам все расскажу. Но вы должны мне поверить – я никого не убивал. В последние дни я сам пребывал в ужасе после смерти Лены. Я ни минуты не верил в ее самоубийство. Ее грохнули в музее. А значит… следующий на очереди я. И Шахрияр мертв… и тот его посыльный… Он же к нам с Леной так и не добрался! Поэтому я сейчас ночью, услышав шум,