Атмосфера на корабле преобразилась: все переменились ко мне. Новость, что Моник слегла сразу после того, как застала меня в каюте капитана, неизбежно стала общим достоянием. Мисс Рандл вцепилась в нес, как цепляется галка в блестящий камешек, и, приукрасив в привычной своей манере, подавала как самое лакомое блюдо с особым гарниром.
Чужая женщина в его каюте — это спровоцировало приступ. Бедная женщина, вынести такое! Сколько выпало на ее долю. Взять хотя бы легенды о похождениях капитана. О, нравы нашего времени, сокрушалась мисс Рандл. Даже в узкий круг пассажиров затесалась сестра Ломан и на виду у всех хитроумно расставляет сети, надеясь залучить в виде улова не кого иного, как мистера Рекса Кредитона! (Тщетная надежда! Мисс Рандл доподлинно знает из надежного источника, что он почти обручен с дочерью другого магната-судовладельца.) Или взять миссис Маллой, постоянную спутницу старшего помощника, — это при том, что у нее в Австралии муж, а у старпома жена и двое детей в Саутгемптоне. (Это была святая правда, так как однажды, когда миссис Гринелл показывала старшему помощнику фотографию своих английских внуков, тот проговорился, что тоже имеет двоих ребят.) Но все это блекло перед скандальной поимкой «гувернанточки» в каюте капитана его женой — случай, настолько расстроивший бедняжку, что она вот-вот умрет. Впрочем, что удивляться, куда катится наш мир — чего еще можно ждать при таком капитане?
Словом, вышла пренеприятная история.
Шантель пыталась меня утешить. Сразу, как спустилась из капитанских покоев, позвала меня к себе. Эдвард вместе с Джонни был под присмотром миссис Блейки, но теперь я никогда не бывала спокойна в таких случаях. Мне казалось, что я должна неотступно находиться при нем, и, хоть миссис Блейки была в высшей степени добросовестна, все равно мне не нравилось упускать его из поля зрения. Но, с другой стороны, я опасалась выдать свои страхи и внушить их мальчику.
— Она не столько больна, сколько представляется, — заявила Шантель. — Эти атаки ужасно выглядят со стороны и мучительны для больной вследствие удушья. Но через день-другой она поправится.
— От души надеюсь на это.
— Бедняжка Анна! — рассмеялась она. — Разве не повод для смеха — ты в роли femme fatale[3]! Но и капитан тоже хорош: как выразилась бы Эдит, «врезался» в тебя.
— Шантель!
— Но это истина. Взять хотя бы его взгляд, когда разговаривает с тобой. И ты тоже, дорогуша. Оно и понятно: столько лет лепила кумира. Анна, ты неисправимый романтик! Но я тебе скажу кое-что еще. Дик Каллум тоже положил на тебя глаз.
— Просто он очень добр ко мне.
— Ясное дело, тебе милее доблестный капитан. Несвободен, но может освободиться в один прекрасный миг. Она может скончаться в любой день от приступа — к тому ж еще болезнь легких.
— Шантель, прошу тебя, не говори в таком тоне.
— Вот не думала, Анна, что ты из тех, кто отмахивается от правды.
— Это так… неприятно.
Тут ее лицо передернулось проказливой, почти злой гримасой.
— Что, жалеешь, что поехала? Предпочла бы пойти помощницей к какому-нибудь замшелому антиквару? Только вряд ли бы такой или такая сыскались. Это судьба. Все ее проделки: мое появление в Доме Королевы, переезд в Замок — сначала мой, а потом твой. Судьба — при незначительном участии сестры Ломан.
— Я не сказала, что жалею.
— Как говорится, «миг славы на свету дороже тусклой жизни всей» — или как там у Вордсворта?
— Вообще-то у Вальтера Скотта, хоть некоторые и оспаривают его авторство.
— Верю тебе на слово. Кто бы ни сочинил, главное — мысль. Я бы предпочла короткий час яркого праздника целой унылой жизни, составленной из дней, как две капли воды похожих один на другой, без риска, но и без удовольствий.
— Каждому свое, — ответила я.
— По крайней мере, дала тебе пишу для размышлений и отвлекла от мыслей о паршивке Рандл. Не переживай. Через пару дней супруга нашего капитана опять станет на ноги. При первой возможности стащу ее вниз и буду выхаживать, а бедный капитан немного от нее отдохнет. Представляю, что это для него за наказание. На море всегда так бывает: что сегодня трагедия, напрочь забывается завтра. Посмотри, как все думать забыли про инцидент с Эдвардом и Джонни. Никто даже не вспоминает.
В который раз она утешила и успокоила меня.
— Шантель, что бы ни случилось, я надеюсь, мы всегда будем вместе, — вырвалось у меня.
— Не беспокойся, я все устрою, — ответила она. — Судьба, конечно, может приложить руку, но при всем при том положись на меня, и все будет в порядке.
Шантель оказалась права. Через несколько дней Моник была не хуже, чем когда впервые взошла на борт. Она вернулась вниз в свою каюту по соседству с Шантелью, и разговоры о скорой смерти сами собой сошли на нет.
Иногда она выходила на палубу. Ее выводила Шантель и садилась рядом. Изредка к ним присоединялся Эдвард, которого мать то заласкивала, то не замечала — в зависимости от настроения. Такое к себе отношение он принимал философски.
Меня она словно не замечала, хотя иногда я ловила на себе пристальный взгляд красивых темных глаз: в них мне чудилось злорадство. Должно быть, замышляла уволить меня сразу по прибытии на остров. Я обмолвилась об этом Шантели, но та сказала, что об этом не может быть и речи. Нам самим было предоставлено решать, вернуться или остаться. Разве не так сказала леди Кредитон? Чего ради Моник избавляться от меня, если Эдварду хорошо? К тому ж она не такая злая. Сцены она закатывала из любви к искусству и должна быть благодарна тем, кто давал ей повод, — а я, ввиду слабости ко мне капитана, попадала в эту категорию.
Видно, так оно и было, потому что однажды она подозвала меня и, пригласив присесть рядом с ней на палубе, заговорила:
— Надеюсь, вы не принимаете капитана всерьез. Сами знаете, он любитель женщин. Любезничает со всеми подряд.
Опешив, я пробормотала нечто невнятное насчет того, что вышло недоразумение.
— Точно так же было и во время нашего плавания в Англию. На судне оказалась одна молодая особа. Кстати, чем-то напоминала вас. Тихая и — как это говорят? — уютная. Это в его вкусе. У него всегда поднимается настроение после того, как любезничает с теми, кто падок на его добродетели.
— Смею вас уверить, — с достоинством сказала я, — что очень ему благодарна, в особенности за то, что не имела случая убедиться в знаках его внимания.
Она засмеялась. Шантель рассказала мне потом, что, по ее словам, я ей понравилась. Ее позабавил мой странный способ выражаться. Теперь ей понятно, почему капитан избрал меня предметом ухаживаний на этот рейс.