Лучше бы она этого не говорила. Куда ни глянь, всюду своя загадка: сразу вспомнились описанное в дневнике Шантели таинственное появление матери Реда в испачканных ботах — тотчас после этого она заболела. Жизнь словно поток: снаружи кажется прозрачным, а когда приблизишься — мутный: не разглядишь, что творится под поверхностью.
— Почему ты вспомнила ее? — спросила я.
— Сама не знаю. Так, пришла на ум. Не правда ли, чудные шаровары? В Порт-Саиде купила.
— Только ради этого случая?
— Решила ошарашить мисс Рандл — хотя бы ради этого стоило приобрести.
Она надела шаровары. Туфли замечательно шли к ним. Я еще не видела такого блеска в ее глазах, как в тот вечер. Так ее возбудила примерка костюма. Плечи она обернула зеленой, в тон шароварам, тканью, искусно собрав ее спереди в прилегающий лиф. От ее вида прямо дух захватывало.
— Недостает только сверкающей диадемы в волосах, — вздохнула я.
— Ничего. К тому ж у меня ее нет. Я распущу волосы. Так будет еще эффектней.
Ее вид был способен поразить кого угодно.
— Шантель, ты самая очаровательная женщина из всех, кого я видела! — воскликнула я.
В ответ она обняла и расцеловала меня. Мне показалось, в ее глазах блеснула слеза. Но, тотчас овладев собой, она возразила:
— Возможно, ты просто не видишь, какая я на самом деле.
— Никто не знает тебя лучше меня, — твердо сказала я. — Никто. Невозможно быть одновременно красивой и… недоброй.
— Что за чепуху ты несешь! Или хочешь, чтобы я вырядилась святой? К сожалению, я не знаю арабских святых, а ты?
— Нет, ты будешь эффектней в роли невольницы.
— И надеюсь доставить себе маленькую радость, поквитавшись с мисс Рандл. По крайней мере, мы с тобой будем два ярких пятна на фоне всех этих унылых бурнусов. Или я неправильно выразилась, моя ученая подруга?
— Насчет этого можешь не сомневаться, но я вовсе не уверена, что все будут в бурнусах.
— Я точно знаю: навела справки. Рекс наденет бурнус. Гарет Гленнинг тоже, даже мистер Гринелл проговорился мне, что припас бурнус. Миссис Г. раскудахталась, что это просто замечательно, будет о чем рассказывать внучатам. Хотела бы я знать, будут ли и они так же много говорить о дедушке, как он молчит о внуках. Айвор Грегори сказал, что на судне их полный склад — бурнусов то есть, и кое-кто из команды непременно воспользуется. Лично он намерен его надеть. В конце концов, что еще может носить мужчина?
— Такое впечатление, словно попадаешь на арабскую улочку.
— Разве не в том и смысл всей затеи? Ну вот, я готова. По-моему, надо и мне смастерить чадру, как считаешь? Видишь ли, мы с тобой чем-то похожи, хоть на мне шаровары.
— Что ты, совсем не похожи. Твой костюм ближе к жизни, не говоря уж о том, что красивее.
— Анна, дорогуша моя, вечно ты себя принижаешь. Неужто не знаешь, что мир воспринимает тебя по собственной твоей мерке? Придется мне преподать тебе несколько уроков жизни.
— Я их получаю ежедневно. А ты уверена, что окажешься хорошей учительницей?
— Надо мне запомнить эти твои слова, — ответила она. — Однако нам пора.
— Я только забегу в каюту уложить Эдварда.
Она пошла со мной. Эдвард сидел на нижней койке, перелистывал альбом для рисования.
При виде Шантели он тихонько взвизгнул от удовольствия.
— Вы в брюках?! — изумился он.
— Естественно, как дама Востока.
— Хочу вас нарисовать в них, — предложил он.
— Утром приду позировать, — обещала она.
Я заметила, что его клонило ко сну.
— Эдвард, давай я тебя укрою, прежде чем уйду.
— Он еще не выпил молоко с печеньем, — напомнила Шантель.
— Потом, — сказал Эдвард.
— Выпей-ка, — попросила Шантель, — пускай бедняжка Анна уйдет с чистой совестью.
— А сейчас она у нее нечистая?
— Разумеется, чистая. У таких, как Анна, всегда чистая совесть.
— А у вас?
— Я другое дело. — Она взяла стакан с молоком и пригубила. — Вкусное!
Он протянул руку за стаканом и начал пить.
— Возьми печенье, — напомнила я.
Но есть он не захотел. Когда допил молоко, Шантель сказала:
— Хочешь, чтобы тебя укрыла и поцеловала турецкая невольница?
— Хочу, — сказал он.
— Так и быть: полезай в постель, и я уступлю.
Он засмеялся: Шантель умела пленить его сердечко. Подозреваю, что он привязался к ней не меньше, чем ко мне, хоть и по-другому. В его глазах я представляла надежность и основательность, а она умела развеселить — кто не любит посмеяться?
Она укрыла и поцеловала его.
— Ты совсем сонный, — заметила Шантель.
Он зевнул в подтверждение ее слов. Я обрадовалась, что он готов был вот-вот уснуть. Мы с Шантелью вместе вышли из каюты.
Кают-компания была украшена соответственно событию. Кто-то (это был старший помощник, поведала мне шепотом миссис Маллой) вывесил на стенах арабские символы, устроил полусумеречное освещение. Кажется, все мужчины действительно выбрали бурнусы, и кают-компания приняла вид ближневосточной улочки. Один из офицеров играл на рояле. Миссис Маллой танцевала со старшим помощником, а Шантель с врачом. Так как женщин недоставало, никому из нас не грозило остаться без партнера, даже мисс Рандл.
Я огляделась, ища глазами Редверса, но его не было. Я узнала бы его где угодно, даже в маскарадном костюме, который он, разумеется, не надел бы. Он до этого говорил мне, что капитану не положено снимать форму: он должен быть готов к исполнению обязанностей в любую минуту. Я удивилась, что доктор и старший помощник были в маскарадных костюмах. Но не капитан, а Дик Каллум пригласил меня на танец. Я была неважная танцовщица и извинилась за это.
— Не скромничайте, — ответил он.
— Вы, я вижу, тоже в протокольном костюме, — пошутила я, указывая на бурнус.
— Увы, мы, мужчины, обделены воображением. Только двое вырядились нищими и клянчат бакшиш, да пара оделись феллахами, и еще несколько в фесках. Остальным, как мне, хватило фантазии только на то, чтобы накинуть вот эти плащи.
— Это, должно быть, оттого, что их легко достать. Свой вы купили в Порт-Саиде?
Он помотал головой.
— В каждом таком плавании мы устраиваем бал Арабских ночей. На борту собрался приличный запас реквизита.
— Подозреваю, вы по горло сыты такими празднествами.
— Зато всегда приятно оказаться в обществе тех, кому они внове. Однако здесь жарко. Не хотите ли присесть?
Я согласилась, и мы вышли на палубу.
— Давно хочу с вами поговорить, — начал он. — Мне есть что вам сказать, но не знаю как.
— Обыкновенно вы за словом в карман не лезете.