Россию. Но тут молодой Московский князь обнаружил бодрость духа и распорядительность. Василий Димитриевич поспешил собрать северное ополчение и, поручив Москву своему дяде Владимиру Андреевичу Храброму, сам стал во главе ополчения и расположил его под Коломною на берегу Оки, готовясь умереть или отразить нашествие. В храмах столицы меж тем духовенство и народ усердно молились об отвращении бедствия. По желанию великого князя, митрополит Киприан послал во Владимир за иконою Богоматери, принесенною когда-то Андреем Боголюбским из Киева. Митрополит с духовенством и Владимир Андреевич с боярами и народом торжественно встретили эту драгоценную святыню за городскими стенами на так называемом Кучковом поле; потом поставили ее в соборном Успенском храме. Заступничеству Богоматери и было приписано совершившееся в то время отступление Татар. По возвращении в Москву великий князь, в память этого избавления, построил в честь Богородицы храм на Кучковом поле и при нем основал монастырь (Сретенский); с тех пор Русская церковь уставила праздник Сретения 26 августа, т. е. в день принесения иконы в Москву.
Наступившие осенние холода и непогоды, а также бедность страны, столько раз разоряемой Татарами, конечно, немало повлияли на решение Железного Хромца оставить дальнейший поход на север и повернуть на юг к Азовскому морю. Там он разорил богатый город Азов, складочное место генуэзских и венецианских товаров; потом разгромил Черкесов и Алан и направился в Грузию; но, услыхав о мятеже Астраханских татар, он посреди зимы, несмотря на глубокие снега, явился перед Астраханью. Тщетно жители усилили свои укрепления вновь сооруженными ледяными стенами: город был взят и разорен. В тот же поход Тамерлан разграбил и разорил Золотоордынскую столицу Сарай и затем ушел назад в Азию{43}.
Удар, нанесенный Кипчакскому царству этим Татарским завоевателем, был столь жесток и силен, что после того оно уже не могло достаточно оправиться. В Сарае всегда проживало много русских пленников, торговцев, послов и даже князей. Они были свидетелями Тимурова погрома, и, конечно, вся Русь скоро о нем узнала. Естественно, явилось убеждение, что наступил конец Татарскому игу. Однако события вскоре показали, что Орда все еще не так бессильна, как о ней думали. Первому пришлось испытать на себе эту силу гордому государю Литвы и Западной Руси.
Тамерлан отдал Золотую Орду одному из сыновей Урус-Хана, бывшего Тохтамышева соперника. Но по уходе завоевателя в Сарае возвысился старый хитрый мурза Эдигей, служивший некоторое время у Тамерлана; он стал играть роль Мамая, т. е. свергать и возводить ханов и управлять их именем. Он посадил на престол одного из царевичей ордынских, Тимур Кутлуя. Меж тем Тохтамыш нашел убежище во владениях Витовта. Этот последний вздумал воспользоваться низвержениям ханом для того, чтобы подчинить своему влиянию самую Золотую Орду, и с ее помощью расширить пределы своего государства на счет соседей, особенно со стороны Северной и Восточной России. Для этих целей надобно было прежде всего воротить престол беглецу, и, когда из Орды прибыло посольство в Литву с требованием о выдаче Тохтамыша, Витовт отвечал: «иду на Кутлуя». Поход, предпринятый Литовско-Русским государем против Татар, имел характер крестового похода. Папа Бонифаций IX особую буллою к духовенству Польши и Литвы велел проповедовать такой поход против нечестивых мусульман и давал разрешение от грехов всем участникам его. Витовт собрал большую рать; с ним соединилось до пятидесяти подручных ему мелких удельных князей Литвы и Юго-Западной Руси. Многие польские паны с своими дружинами приняли участие в походе; из их среды особенно выдавался Спытко из Мельштина, владевший частью Подолья на правах литовского вассала. В состав Витовтовой рати вошел и значительный татарский отряд, предводимый Тохтамышем. Даже Тевтонские рыцари пришли к нему на помощь с несколькими стами панцирных всадников. При войске, кроме самострелов, находились и огнестрельные орудия, т. е. пушки и пищали. Польская королева Ядвига была еще жива и, томимая тяжелым предчувствием, не одобряла этого предприятия. Но Витовт, надменный своим могуществом, не хотел слушать предостережений и в июле 1399 года торжественно выступил в поход. По всем признакам, гром Куликовской битвы возбуждал его соревнование, и он надеялся собственною великою победою затмить славу Димитрия Донского.
Семидесятитысячное христианское войско благополучно перешло за Днепр около Киева и углубилось в степи. Миновав Суду, Хорол, Псел, оно остановилось на берегу Ворсклы; на другом берегу ее появилась татарская орда, предводимая ханом Тимур Кутлуем. Этот последний, видя превосходство в силах на стороне противника, вступил с ним в переговоры, чтобы выиграть время: он поджидал к себе на помощь Эдигея с другою татарскою ордою. «Зачем ты идешь на меня, когда я не нападал на твой пределы?» — велел спросить Кутлуй. «Господь дал мне владычество над миром; плати мне дань и будь моим сыном», — гордо отвечал Витовт. Хан обещал платить дань; только на одно требование он не «оглашался: чтобы на татарских монетах значились имя и печать Витовта. По этому поводу Татарин просил три дня «року на размышление, а между тем осыпал великого князя подарками и занимал его своими посольствами. Но вот подоспел Эдигей с новыми силами. Он попросил Витовта выйти на берег реки для личного свидания. «Храбрый князь, — сказал он, — если Тимур Кутлуй хочет быть твоим сыном, так как он моложе тебя, то, в свою очередь, будь ты моим сыном; я старше тебя; поэтому плати мне дань и вели изображать мою печать на литовских монетах». Раздраженный такою насмешкою, Витовт приказал войску покинуть свой лагерь, огороженный телегами с железными цепями, затем перейти реку Ворсклу и начать бой. Благоразумный Спытко Мельштинский пытался предостеречь великого князя и советовал ему заключить мир в виду большого превосходства Татар (число которых простиралось будто бы до 200 000). Но его советы возбудили ропот среди легкомысленной молодежи. Особенно горячился один польский пан, по имени Павел Щуковский. «Если тебе жаль расстаться с твоей красивой женой и твоими большими богатствами, — воскликнул он, — то не смущай по крайней мере тех, которые не страшатся умереть на поле битвы!» «Сегодня же я паду честною смертию, а ты трусом убежишь от неприятеля», — будто бы отвечал на это Спытко.
Сражение возгорелось 12 августа, во вторник, уже полним временем, т. е. далеко за полдень. Поднятая страшная пыль скрывала движения Татар. Варвары успели окружить христианских рыцарей, перебили у них коней и заставили их защищаться пешими. Надежда на пушки оказалась обманчива; эти неуклюжие, неповоротливые орудия мало вредили легкой татарской коннице, которая то рассыпалась, то соединялась в массу, смотря по ходу боя. Однако Витовт успел было потеснить стоявшего перед ним Эдигея. Но Тимур Кутлуй зашел в тыл христианскому войску