Однако то, что она сейчас проделывала с Сайласом Скоттом, особым изыском не отличалось. Хотя по издаваемым ими стонам и рокоту можно было подумать, что люди строят амбар или в поте лица трудятся над другим подобным объектом. Пенни сидела спиной к своему клиенту, оседлав его бедра, и ездила вверх-вниз с легкостью, рожденной годами практики.
Блондинка наклонилась к Лукасу, гладя его по плечам и груди.
– Вы любите смотреть? – спросила она тихим хрипловатым голосом и, не дожидаясь ответа, стала медленно ласкать тугие мышцы на его бедрах. – Можете заплатить мне позже, я не возражаю.
Звуки в комнате Пенни нарастали, приближаясь к режущему слух пику. Затем все разом стихло. Лукас отодвинул девушку и потянулся за своим «миротворцем», одновременно продвигаясь к примеченной ранее двери в смежную комнату.
Девушка раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но Лукас шикнул на нее и приложил палец к губам. Потом плавно повернул ручку, мучительно медленно приоткрывая дверь, молясь, чтобы петли оставались беззвучными достаточно долго и не помешали ему накрыть Скотта.
– Спасибо за удовольствие, дорогая, – сказал Скотт и протянул руку за своими штанами.
– Взаимно, – вернула ему благодарность Пенни, быстро сдвигаясь к изголовью кровати. Женщина тряхнула своей рыжей гривой, уронив волосы на одно плечо. И тут она увидела Лукаса с револьвером в руке. Зажав себе рот рукой, она судорожно вздохнула, чтобы не крикнуть.
– Приятно созерцать двух голубков в такой интимной обстановке, – сказал Лукас, выйдя из тени своей тайной ниши. – Ты не хочешь подойти ближе, Скотт? Но только спокойно и непринужденно. Вот сюда. – Он указал дулом своего револьвера. – И держи руки на виду.
– Надеюсь, ты прочитал свои молитвы, Маккейн, – насмешливо ухмыльнулся Скотт. – А то я собираюсь отправить тебя к Творцу.
– Если я не отправлю тебя к нему первым.
– Послушайте, ребята, – начала Пенни, продолжая стоять у спинки кровати в чем мать родила. – Я не знаю, что иы имеете друг против друга, но я хочу, чтобы вы выпустили меня отсюда. Вы уж сами утрясайте свои разногласия. – Она опустила одну руку и потянула за угол простыню, прикрывая свою наготу. – Мои услуги уже оплачены, поэтому и оставлю вас вдвоем.
Лукас посторонился. Пенни бочком пошла к выходу, но напоследок задержалась в дверях.
– Эй, мистер, – кивнула она Лукасу, – постарайтесь не оставлять слишком много крови на простынях. Стирка теперь только в понедельник. – И она закрыла за собой дверь.
Лукас пристально смотрел на своего врага, на все впадины и выпуклости его старого обрюзглого тела. Преследуя Скотта долгие годы, он впервые задумался, что должно было произойти в жизни человека, чтобы превратить его в такого жестокого, хладнокровного убийцу. Несомненно, он вступал в жизнь невинный и чистый, как любой другой ребенок.
– Ну что же ты, Маккейн! Нажимай курок.
– Не торопи меня, – сказал Лукас. – Я ждал этого момента бог знает сколько.
Внизу начался переполох. Со стороны лестницы послышался топот ног.
– Я бы на твоем месте не тянул слишком долго, – предупредил Скотт.
Напрягшийся палец Лукаса оставался на курке.
Люди уже взбежали на второй этаж. В следующую секунду дверь распахнулась, и толпа ворвалась в комнату. Пенни толкалась и шумела вместе со всеми. Скотт, пользуясь общим хаосом, оттолкнул Лукаса и нырнул в окно, прихватив по пути кобуру, лежавшую на столике рядом с кроватью.
Лукас бросился к окну, успев только увидеть, как Скотт бежал по аллее, на ходу одеваясь.
– Будь ты проклят! – выругался он, обрушив кулак на подоконник.
Из толпы выступил большой нескладный человек.
– Черт возьми, что здесь происходит? – грозно спросил бугай.
Лукас бросил на него беглый взгляд и сразу понял, что лучше воспользоваться окном, чем иметь дело с местным Голиафом.
– Ничего, просто дружеский разговор, – ответил Лукас, зачехлив оружие и одновременно приготовившись к прыжку. Он улыбнулся и, пожелав всем спокойной ночи, выскочил в окно.
Лукас преследовал Скотта семь часов. К тому времени, когда солнце показалось над горизонтом, он потерял вес надежды и так устал, что с трудом поднимал глаза. Он спешился и как сноп упал на землю. Он никогда не найдет Скотта. Никогда не отомстит за Энни и Чеда. И никогда не обретет покой. За последние годы он чувствовал себя уютно только с Меган. Единственный раз в жизни. Но и те дни промелькнули так быстро!
Сознание упущенного взвинтило его больше, чем если бы он получил удар копытом в живот.
Меган была права, сказав, что когда-нибудь он поймет свою ошибку. И когда-нибудь откроет для себя, что ненависть его уже не та и что он больше не желает посвящать свою жизнь мести.
Он вспомнил рассказ Меган о розах, словно она снова находилась рядом и нашептывала его ему на ухо, особенно подчеркивая последние слова, обращенные к нему: «Лед однажды растает. Все, что вам нужно сделать, – впустить в сердце немного солнечного света».
Знала ли она, как в действительности сильна ее любовь? Сияющая подобно солнцу, светящему день и ночь. Тепла ее любви могло бы хватить, чтобы растопить ледяную броню ненависти вокруг его сердца.
Лукас поднялся и, отряхнув пыль с брюк, подобрал вожжи.
– Ну а ты, старина, что скажешь? – спросил он Смельчака.
Конь мотнул головой и ударил копытом.
– Я тоже так думаю. Поехали домой.
– Полный комплект, – объявила Меган.
– Вот бестия! – Томпсон швырнул карты на стол. – Как вам удается постоянно выигрывать?
– Практика, – ответила она.
– Ваш брат знает, что вы играете в азартные игры? – Меган улыбнулась, обнажив ослепительно белые зубы:
– А кто, вы думаете, меня научил?
– Ну, тогда увольте. Я играл с вашим братом. Если он наш учитель, я не вижу смысла рисковать целой зарплатой. – Томпсон повернулся к своему помощнику: – Тревис, ты тоже воздержись, если не желаешь себе вреда.
– От девушки-то? – сказал помощник, сдвинув набок свой пропотевший стетсон и почесывая голову.
Шеф полиции громко засмеялся и поднялся с кресла размять затекшие ноги.
– Только потом не говори, что я тебя не предупреждал. Вы хотите кофе, Мэг?
– Конечно, хочу. Так вы будете играть, Тревис?
– Угу. Я не потерплю, чтобы меня обставила женщина. – Из соседней комнаты, где Томпсон наливал кофе, донесся раскатистый хохот.
Сдав пять карт себе и столько же Тревису, Меган выждала немного и назначила цену двум своим картам. Начало блефу и ставкам было положено.
Банк приблизился почти к пятидесяти долларам, когда Тревис выкрикнул:
– Троица! – И с гордостью показал три карты одной масти.