– Ждать, – буркнул Ренн. Геллан промолчал.
Ну, ждать так ждать, это мы умеем, научились. Парочка летела прямо на нас, приближалась стремительно. Один смешно подпрыгивал при беге, и я вначале не могла понять, что с ним не так. Он немного отставал.
Второй – гибкий и высокий, как стройная лоза, молоденький, на вид – совсем мальчишка, но по пропорциональности ладного тела и плавности движений видно: скорее юноша. Короткие кудри разметались и едва прикрывают шею. Лица ещё толком не разглядеть. Интересно, что они натворили?
Первый уже отстаёт значительно, бежит медленнее, подпрыгивает сильнее, приволакивая левую ногу. Наверное, он значительно старше. Молодой рвёт подмётки резво, вырывается на значительное расстояние. Ему точно ничего не стоит уйти от разъярённой толпы.
Он останавливается резко, не добежав до нас метров пятьдесят.
– В сторону, в сторону, Грон! – кричит беглец звонким пронзительным голосом.
Хромой сворачивает влево и падает на траву, тяжело дыша. Видно, как ходуном ходит его грудь.
– Горбун, – задумчиво брякает Ренн, и лицо у него становится задумчивым. Он, не отрываясь, смотрит на фигуру, что большим валуном прижалась к земле.
Я туда не смотрю: мне гораздо интереснее этот стремительный заяц, что разворачивается лицом к толпе, трясёт кудрями, раскидывает в стороны руки и начинает выкрикивать какие-то непонятные слова.
Удивлённо вскрикивает Ренн. Он теперь не сводит глаз с юнца. Лицо у Ренна, мягко выражаясь, ошарашенное.
Я вижу, как плавно, завораживающе двигаются тонкие длинные пальцы молодого беглеца, как сплетается серебристо-сизая сеть, которую он набрасывает на приближающуюся толпу селян.
–Маг! Шаракан меня побери, маг! – выкрикивает поражённый Ренн.
Толпа, накрытая сетью, замирает – жуткое, жутчайшее зрелище! Горбун встаёт и ковыляет вперёд. Парочка продолжает бег, сокращая расстояние между нами. Мы не шевелимся, стоим как вкопанные. Слишком быстро всё происходит.
– Замерли! – вопит юнец, выбрасывает вперёд раскрытую ладонь и тут же, рыча от боли и злости падает на колени. Но даже в такой позе он пытается выкрикивать какие-то заклинания, пока Ренн не впечатывает ему в лоб что-то своё.
– Я тебе сейчас замру! – рычит маг в ответ, и мне становится смешно. Нет, ну, право, он всегда такой спокойный и холодный, не считая некоторых моментов. По-моему, не к лицу ему так беситься из-за какого-то юнца.
Пока идёт вся эта возня, горбун воровато обходит нас стороной и через секунду я слышу тонкое ржание и удаляющийся топот копыт. Неваляшка! Он украл мою лошадку! Я ахаю, делаю несколько шагов назад и глотаю подступившие слёзы. Геллан успокаивающе гладит меня по плечу.
– Не переживай. Он далеко на ней не уедет. Меданы привязали лошадку к тебе, поэтому она вернётся.
Вот кто абсолютно спокоен, так это Геллан. Такое впечатление, что смотрит он скучное кино, в котором просчитал и знает наперёд все сюжетные повороты. Я начинаю понимать, что голова пухнет от слишком быстрых событий. Маг и юнец всё ещё возятся, хотя, судя по всему, «наши» побеждают. Да я и не сомневалась: у юного дуралея шансов нет. Против лома нет приёма, как говорится. Но мне почему-то жаль эту бестолочь: слишком уж он яростно борется, даже зная, что уже всё, проиграл, считай.
– Ренн, – дёргаю я мага за рукав. Тот на секунду отвлекается. И этого мгновения достаточно, чтобы юнец что-то там выкрикнул, снёс нас троих с ног сильным потоком воздуха и метнулся вперёд.
Мы сидим на земле. Геллан улыбается, я мрачно потираю пятую точку. Ренн яростно плюётся и пытается подпрыгнуть, что-то там послать беглецу вслед. Я снова дёргаю его за рукав.
– Не надо. Пусть бежит.
Он смотрит на меня так, словно я приказала ему головы младенцев есть.
– Они тебе что-то плохое сделали? – спрашиваю проникновенно. – И вообще, ты же не знаешь, почему за ними гнались? Что за манера судить, не понимая, в чем прикол. Обычно толпа несправедлива. Хотя бы в том, что всей кучей на одного. Вспомни Виттенгар. Это хорошо, что нас много было. А так бы раскатали по камешку, вбили бы в мостовую и не подавились бы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ренн остывает, Геллан смотрит на меня из-под ресниц и улыбается. Я ловлю его восхищение где-то на уровне сердца, и оно, глупое, ёкает.
В это время отмирает толпа. Охает да ахает; а затем, уже в темпе вальса, народ подтягивается к нам. Мы всё ещё гордо и независимо протираем задницами холодную землю.
– Ушли? Убежали? Ах, гайданы!
Люди орут на разные голоса, и хочется прикрыть глаза, чтобы они не заслезились от пестроты и яркости. Где бы найти спасительный регулятор: прикрутить громкость и насыщенность красок? Надо же: мы в пути недолго, а я уже отвыкла от меданьего ядовитого «вырвиглаза».
Они немного другие, отличаются от медан Верхолётной долины. Видимо, чтобы подчеркнуть и усилить название своей деревеньки, бабы носили здесь шмотки в розово-красных тонах. На цвете волос это не сказалось – разноцветные, как драже, а вот одёжки – даааа. Может, я как огненная должна пускать пузыри на такие оттенки, но как-то оно не получалось.
– Ушли-убежали, – спокойно говорю я. Геллан поднимается на ноги и протягивает мне руку. Я легко могу подняться и без его помощи, но раз он так галантен, почему бы и нет?
Народ ещё волнуется и бесится, плюётся истово и рьяно, но уже успокаивается.
– А что случилось-то? – спрашиваю осторожно, чтобы не разбудить ненароком только что пролетевшую мимо бурю.
Толпа колышется, как розово-красное желе, и постепенно из разрозненных возгласов сложился нехитрый рассказ о двух гайданах и погоне.
Они появились три дня назад – горбун и юнец – и почти сразу не понравились мирным селянам: что-то выспрашивали, вынюхивали, а сегодня посягнули на местную святыню-реликвию: пытались украсть самое дорогое для сердца каждого – Розовую Кудряну.
Что это за хрень, я не поняла. Да и спрашивать стало недосуг: позади затарахтели наши повозки. Радостно заржав, ко мне кинулась Неваляшка: трясла лиловыми ушами, дёргала носиком, тыкалась мордой в моё плечо.
Геллан только кивнул удовлетворённо. Видать, лошадка свалила где-то незадачливого вора и вернулась вместе с нашими.
– Мы путники, – заявил Геллан. Голос у него – м-м-м… Сочный и властный, вызывающий доверие. – Хотели бы остановиться ненадолго.
Селяне заулыбались, закивали, пригласили следовать за собой. Я перевела дух. Почему-то подумалось, что погонят нас в три шеи после наглых воришек, не захотят видеть чужаков в своём поселении. К счастью, они оказались радушными и добрыми, как и говорил Ренн. Я снова размечталась о вкусной еде и горячей ванне.
– Дара! – поманила меня Росса. Вид у неё загадочный-загадочный, и я повелась на её многозначительное лицо, пошла, как магнитом потянуло.
– Что-то случилось? – тревоги я не чувствовала, больше – любопытство.
Росса улыбалась, как Джоконда. Заинтригованная, я напряженно следила, как осторожно она отбрасывала полог фургона. Я нетерпеливо сунула нос внутрь и замерла. Как я не ахнула, не заорала – секрет за семью печатями. С кляпом во рту, обмотанный верёвками как колбаса, на дощатом полу фургона тихо лежал юный ворюга. Тёмные волосы закрывали лицо до подбородка. Ишь, не такие уж они и короткие, как показалось.
– Великолепно! – прошептала я и, наклонившись к «колбасе» добавила: – Между прочим, мы едем в поселение, где ты пытался украсть их святыню. Пошевелишься или вздумаешь взбрыкнуть, сдам тебя им не раздумывая. Понял?
Юнец попытался кивнуть головой и замер как изваяние.
– Вот и молодец. Потерпи несколько часов. А потом поговорим.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Не знаю почему, но хотелось петь и танцевать. Мы ехали прямо в сердце Розового поселения. Внутри одного из фургонов тикала бомба. И это невероятно бодрило!
Геллан
Ему нравилось наблюдать, как отдыхают его люди. Как жадно вгрызаются в хрустящий и одуряюще пахнущий хлеб. Как горят глаза у женщин при виде вёдер с горячей водой. Наверное, только ради этого стоило свернуть в Розовое, остановиться хоть на несколько часов.