не понимаешь насколько все серьезно на самом деле.
— А вы не пробовали… — ядовито начинаю, но Михаил сразу отсекает это, слегка сдавливая руль.
— Пробовали все, что тебе может прийти в голову — без толку. Нас воспитывали очень жестко и сурово, за любое неподчинение отец серьезно наказывает.
— Тебе тридцать лет, Михаил Петрович.
Выделяю голосом его отчество намерено, чтобы подчеркнуть формальное, полное имя, которое, спорю на что угодно, он слышит часто, как «Большой босс». Его слова потому и кажутся мне дико несерьезными и даже смешными — бояться пойти против родителя в таком возрасте и в качества состоявшегося человека.
— Вы могли бы его вытащить, если бы хотели.
— Не могли.
— Почему? Боитесь…
— Ты обратила внимания на комнату Макса? — вдруг его голос прибавляет стали и жара, он бросает на меня гневный взгляд, снова сжимая руль только сильнее, — Ну? Что молчишь?
— Что мне ответить? Комната, как комната.
— Ты серьезно ничего не заметила?
— А что там замечать?! Логово…
— В ней есть все.
Хмурюсь. Да, это действительно так, но…при чем здесь это?!
— Не думала почему?!
— Потому что ему лень поднять задницу…
— Ты просто идиотка.
— Спасибо, что заметил, — ядовито отбиваю оскорбление, сказано не менее токсично, на что получаю тихий цык.
Дальше его голос теряет весь свой огонь, становится тихим и каким-то…стыдливым?
— Когда мы были маленькими, а отец бил мать, мы закрывались в комнатах. Он часто был пьяным, и мама буквально заставляла нас это делать, чтобы и нам не прилетало, потому что он никого не жалел. Иногда ей удавалось закрыться с нами, и…сколько времени мы там просидели бы на этот раз — тайна, покрытая мраком.
Тут то до меня медленно доходит…
«Они привыкли так жить…с запасом на всякий случай…Если придется закрыться у себя на неопределенное количество времени, у них будет все, что нужно…Боже…какой кошмар…»
— Тебе только так кажется, что все очень просто. Мы богатые детки…самые богатые! Но все далеко не так радужно. Выступить против отца нас заставило многое из прошлого, многое из настоящего. Матвей, конечно, последняя капля. Он не может покинуть эту чертову деревушку! Он не может учиться нормально! Он должен сейчас гулять, узнавать этот мир, трахаться наконец! И с кем он хочет, а не с кем «разрешено»! Заводить друзей, строить будущее, ходить в универ…Вместо этого что?! Он сидит за высоким забором среди людей, который просто больше не нужны, а мы не можем его вытащить! Отец просто не допустит этого! Он способен на вещи, которые ты себе даже представить не можешь!
Дает себе передышку — кислород кончился. Сказанное почти на одном дыхании, забрало все и, кажется, решимость включительно, потому что продолжает Михаил еще более тихо, чем говорил до того, как взорвался.
— Когда мне было девятнадцать, я, как и все нормальные люди, влюбился в одну девушку. Она работала в кофейне нашего университета и была очень милой. Простой. Я таких, как она, никогда и не видел. Меня всю жизнь окружали пустоголовые барби, а она…полная…противоположность, — задумчиво протягивает, замолкает, словно погрузившись в тени прошлого, но мне слишком любопытно, чтобы дать ему время вспомнить былое.
— Полная противоположность…?
Михаил пару раз моргает, потом быстро смотрит на меня и кивает, переведя взгляд на дорогу. Вроде и спокойный, а руки на руле аж до белых костяшек сжаты, и чую я, что ничем хорошим эта история не кончится.
— Женя не моя первая жена.
«И снова оказываюсь права…черт!» — шокировано хлопаю глазами, но он не смотрит на меня, только слегка дергает плечами. Видно, что ему не комфортно рассказывать эту историю, а продолжает… — «Зачем?…»
— Я женился на ней тайно, тоже взбрыкнул. Отец то подбирает каждому пару самостоятельно, и такая вольность и бунт — это что-то из разряда…
— «Полный фарш»?
— Точно, — коротко усмехается, — Полный…фарш.
— И чем кончилось? Он и ее трахнул?
— Почти. Он ее купил.
— В смысле «купил»?
— Заплатил ей денег, чтобы она меня бросила, ввел ее в общество, продвинул по карьерной лестнице. Элиза любила моду, мечтала стать дизайнером…и стала. Ее мечту оплатила моя мечта о нормальной семье, доме…и мой ребенок.
— Что? — еле слышно выдыхаю, он как-то до безумия грустно усмехается, от чего мое сердце сжимается стократно.
— Она была беременна, но сделала аборт в обмен на карьер. Отец мне все это рассказал лично.
— Может он…
— Хотел сделать больно? Я бы тоже так подумал, но нет. Это была правда, потому что я знал об этом. Она мне сказала до предложения моего отца.
— Мне…
— Знаю. Мне тоже.
Я смотрю на свои руки и не знаю, что еще добавить — это не просто «полный фарш», это какой-то новый уровень адского ада, если честно.
«Как так можно поступить со своим ребенком?…»
— Мое наказание — наблюдать за тем, как она благодаря тайной сделке, строит карьеру.
— Отсылка к тайной свадьбе?
— Именно. Как видишь, отец пускает в ход фантазию.
— Машина для Матвея…
— Именно, так что все дело не только в контроле, Амелия, хотя и он тоже играет свою роль. Только представь, что всю твою жизнь кто-то будет решать за тебя, что тебе говорить, как думать, даже что носить! Ты бы и сама не выдержала.
— Это точно…
— Знаю, что тебе сложно понять, но он каждому из нас воткнул нож в спину. Матвей — закрыт за забором, и мы не можем его вытащить, потому что без понятия, что отец сделает в ответ и кто за это ответит. Марина…у нее своя история, которую может быть ты узнаешь, но узнаешь сама и от нее.
— Ага, скорее я от нее получу еще одну пощечину.
— Марина эмоциональна, а ты снова пустила кровь нашему младшему брату у нас на глазах. Мы привыкли их защищать.
— Сама виновата?
— В каком-то смысле да.
— Я не хотела этого.
— И все же так вышло. Что касается Макса…
— У него отняли девочку. Я помню.
— Ты говоришь об этом с таким сарказмом, но, Амелия, он ее действительно любил. Даже больше тебе скажу: она была его первой любовью, до нее никого не было. Нет, у него были женщины…
— Естественно.
— Но таких чувств и вообще чувств нет, — отбивает мой яд очередным игнором, хмыкает, — И как ты думаешь, каково это однажды прийти к ней на работу и застать, как она делает минет твоему отцу?
— Но я здесь по-прежнему не при чем.
— И тебя по-прежнему никто не винит, но и ты должна понять почему оказалась в такой ситуации.
«Да, я всех должна понять, а меня то кто поймет?…»