отбивала штыками, прикладами, досками, тележными колесами — всем, что попало под руку. Из шести десятков на прорыв ушла половина. Спаслись те, кто вовремя нырнул в открытую калитку, остальных снесла картечь.
Огюст взвесил на руке мушкет — древний, воняющий гарью.
— Выходим из кабачка — и направо, бегом. Там баррикада.
— А если…
— Если бой — в штыковую.
Штыки имелись не у всех. Да и драться никто толком не умел. Молодые рабочие из Сен-Антуана, студенты, двое учеников Нормальной школы — знакомая форма с блестящими пуговицами. Не войско! Огюст понял это сразу, едва примчался на улицу Сен-Дени. Надежда была лишь на Национальную гвардию, но «синие» остались верны присяге. В плен «блузников»-повстанцев не брали.
Убивали на месте, у ближайшей стенки.
— Приготовиться…
Ждали выстрелов. Нет, Обри-ле-Буше встретила их горячей тишиной. Словно стены и потолок винного погребка без звука расступились, подались в стороны. Тот же погреб — пустой и пыльный. Сброшен с престола, плетеный император иронически разглядывает острые перья облаков, плывущих по небу. Слева — пусто, хоть шаром кати; справа…
— Наши!
Над темной горой баррикады развевался черный флаг. Ослабев, ветер с трудом ворочал тяжелое полотнище — тащил, ронял, вновь разворачивал. Шевалье вспомнил, как вчера спорил о цвете знамени. Черный — цвет восставших рабочих Лиона. Париж привык к красному… Теперь спор казался нелепой бессмыслицей. Спорщики мертвы, а мертвым все равно, под чем лежать.
Черный — Смерть. Красный — Кровь.
Невелика разница.
— За мной!
До баррикады, где суетились защитники, оставалась сотня шагов. Стрельба не спешила возобновиться. «Хоть в этом повезло, — думал Шевалье, ведя отряд. — Доберемся живыми. Может, дотянем до ночи, до спасительной темноты, когда кошки серы, а убийцы слепы…» Вернулись спокойствие и уверенность. От пули ушли; рядом — свои…
Сглазил!
Тишина лопнула — не от выстрела, от барабана. Били впереди, в конце улицы. Там нет своих, там — враг.
— Тра-та-та-та!
Звук за время боев стал привычным — наслушались до звона в ушах. Легкие палочки врезаются в туго натянутую кожу. Атака! Все по уставу. Сначала — барабаны, затем — шаг марширующих рот, и наконец — команда «Пли!»…
Улица дрогнула — от булыжника до красной черепицы крыш. Жалуясь, зазвенели лопнувшие стекла, дождем опали на мостовую. Белый дым взметнулся к облакам, повис клубящейся тучей. Штурм начался. Ядра врезались в баррикаду, дрогнуло и упало знамя. Убитые без стона легли на землю.
Уцелевшие бросились на врага.
Мокрыми от пота руками Шевалье перехватил мушкет. Оглоблю бы! — все толку больше… Нет времени! Неприятель на баррикаде; меж серых блуз — синие пятна гвардейских мундиров. Именно такую форму надел Эварист Галуа, желая поддержать арестованных друзей. За чужой мундир и посадили — солидарность стоит дорого.
Сегодня гвардейцы возвращали долг — сторицей.
— Коли «синяков», парни!
Анри де Сен-Симон предлагал строить вместо храмов святилища Ньютона, коему сам Господь вручил руководство Светом и управление жителями всех планет. Кровавая эпоха революций позади. Наступил век Науки. Ей предстоит создать Новое Небо и Новую Землю. Лучшие — ученые, изобретатели, инженеры — возьмут на себя бремя власти. Не нужно насилия, обмана, интриг. Достаточно объединиться, двинуть вперед прогресс, и Знание само приведет к счастью…
Вступая в Общество Друзей Народа, Огюст Шевалье надеялся никогда не брать в руки оружия. Разве что в крайнем случае. В самом крайнем… Первого человека он убил вчера. Просто и быстро: увидел, прицелился, выстрелил.
Попал.
Порох и свинец еще были в наличии. Атаки следовали одна за другой. Огюст довел счет до пяти, делая зарубки на прикладе. Когда началась рукопашная, о математике пришлось забыть. Багинетом, как выяснилось, убивать не слишком сложно. Коли да выдергивай.
В кратких паузах между схватками он с тайным страхом ждал: вот-вот начнет мучить совесть. Или хотя бы голос подаст. О таком писали в книгах: убийство не проходит даром, оно противоестественно, душа и сердце протестуют…
Совесть молчала. Если и пыталась говорить — шепотом. Не услышишь. Сердце же заболело лишь тогда, когда на баррикаде кончился порох.
2
— Бей!
Чертова дюжина опоздала. Гвардейцы уже теснили «блузников» к ближайшей стене. Ружья молчали — у восставших кончились заряды, да и «синяки» предпочитали орудовать штыками. В первые часы восстания с пленниками еще пытались разбираться. К вечеру начались расстрелы; сегодня тех, кто сдавался, без лишних церемоний закалывали на месте.
Офицер наступил на упавшее знамя, взмахнул саблей:
— Сопротивление бесполезно!
— Вперед! — ответил на бегу Огюст Шевалье.
Все оказалось проще, чем думалось. Даже когда довелось всадить багинет в спину, обтянутую мундиром, почерневшим от пота. Лезвие скользнуло по ребрам. Огюст поморщился — и ударил вновь, наверняка. Добивать не пришлось. Еще один сам наскочил на клинок — оступился на краю перевернутого экипажа, качнулся, упал…
В лицо плеснуло кровью. Шевалье прикинул, осталась ли вода во фляге, оттолкнул ногой бьющееся, вопящее тело, забрался повыше — и с изумлением понял, что бой кончился. Уцелевшие гвардейцы драпали во все лопатки. На мостовой сиротливо распласталось знамя — черное?! — нет, трехцветное, с золотым шитьем.
Радость сгинула, едва родившись. Национальная гвардия — не линейные полки. Невелика честь — распугать пригородных лавочников. Большинство «синих» дралось впервые. Будь на баррикаде порох, защитники управились бы без всякой подмоги.
Он потер ушибленный бок, склонился к мертвому офицеру. Сабля? — нет, сабля нам ни к чему. Зато пистолет и пороховница очень пригодятся. Надо дать команду подобрать брошенные патронташи, пока не завертелось по новой.
Рядом с трупом лежал умирающий — свой.
— Шевалье? Ты?!
Русая борода-эспаньолка, густые усы. Эполеты нашиты на темный сюртук, красная кокарда — на щегольский «цилиндр». «Ко всем республиканцам…» Письмо Эвариста Галуа, писанное накануне дуэли, адресовалось Н. Л. и В. Д. Вот он, Виктор Делоне, член Директории Общества.
Командир.
— Баррикада Сен-Дени погибла, Виктор.
— Баррикада Обри-ле-Буше погибнет, Огюст. Ты успел к финалу.
Черный стяг опять взмыл над обреченными людьми. Ветер стих, ткань повисла, как траурная гардина. Трофейный порох роздан, сосчитаны пули; убитых отнесли в сторону, раненым дали хлебнуть вина.
Враг медлил.
Синие мундиры опасливо жались к дальнему концу улицы. Обожглись, неохота помирать под завязку. Смолк вдали орудийный гром. Лишь изредка тишину разрывали редкие залпы. Там не воевали — расстреливали.
Восстание подавлено.
— Жаль, не увижу, чем дело кончится. Гвозди Иисусовы! Победим же мы когда-нибудь!..
В голосе Виктора Делоне — обида. Со стороны казалось, что командир спорит с невидимкой-Смертью. Держится из последних сил. Упрашивает: отойди, отмерь новый срок, до победы. Нет, отвечает Костлявая. Времени — нет. До победы не дожить никому — улицы перекрыты, неприятель смыкает ряды. Сейчас опомнятся, выдвинут пушки, хлебнут казенной водки для храбрости…
— Огюст… тебе нужно…
— Что?
— …поговорить…
— С кем? С Королем-Гражданином? Так и так, ваше величество, решим дело полюбовно…
— У стены…
Шевалье устало повел плечами, глянул вверх, на свод гигантского