Я глупо улыбнулась, смотря на его раздраженное лицо.
— Это не смешно, — сдерживая злость, прокомментировал он мою улыбку. Его глаза сузились, и он недобрым взглядом смотрел на меня.
— А что, видно как я ухахатываюсь, слушая ваш бессмысленный разговор?!
Мы снова мерили друг друга тяжелыми взглядами, я даже вздрогнула, услышав голос Самюель возле себя. Рядом с Калебом я забывала обо всем на свете.
— Весело наблюдать за вами, но я уже опаздываю, — сообщила Самюель, сдерживая улыбку, складкой затаившуюся в уголке ее губ.
Мне пришлось оторвать свои глаза от его замкнутого лица и помочь Самюель запаковать торты. Трудно было не обращать на него внимания и сосредоточиться на том, чтобы не уронить торт на пол. Даже не смотря на него, я чувствовала магнетизм его застывшей фигуры.
Самюель скрылась в доме, унося с собой плоды моего труда, и я в нерешительности застыла посреди кухни. Стараясь даже краем глаза не смотреть на Калеба. Но становилось все труднее, он молчал, разглядывал меня и, кажется, его взгляд проникал сквозь одежду. По спине пробежали мурашки, словно, кто-то открыл окно.
До полной темноты оставался еще час, кухня блестела от моих стараний, а мне в отличие от Калеба, еще нужно было сделать уроки. Жаль, что учителя пока что не нагружали меня по-полной, я могла бы, немного дольше избегать его общества до нашей вылазки.
— Грем и отец как всегда играют, а у меня в отличие от некоторых, нет целой свободной ночи — нужно позаниматься сейчас.
— Кто тебя просил так быстро возвращаться в школу? — парировал мои слова Калеб. Если я хотела уколоть его, не вышло — он легко вернул мою грубость. — Нет проблем, — добавил он, словно желая полностью отплатить за то, что втянула его в сомнительную операцию. — Тогда я посмотрю ваши фотоальбомы.
Он хитро улыбнулся и даже от такой улыбки мое дыхание прервалось. Еле собравшись с мыслями, я хотела, была запротестовать. Но потом решила, что это малая цена за его помощь. Беря к вниманию мое поведение, он мог и не прийти. Но не могла, же я так просто, дать ему альбомы, и показать, что я готова на все лишь бы он помог.
— Это еще зачем? — я приняла настороженный вид.
— Ты, я так понимаю, очень много знаешь обо мне, хочу тоже больше знать о тебе, — невозмутимо отозвался он.
С ним было так легко и просто разговаривать и иногда я, даже не задумываясь, была готова сделать то, о чем он просил. Так и сейчас, недовольно сопя, я достала альбомы с полок в библиотеке, потому что знала, что заслужила это. Некрасиво было говорить с ним о его жене.
Пока он надрывно хохотал, над моими фото, причем вместе с отцом и Гремом, прибежавшими на его громогласный смех, которым очевидно он хотел позлить меня, — я быстро расправилась с английским. Немного дольше пришлось посидеть над астрономией, мистер Чан совершенно не жалея меня, задал сделать все домашнее задание, которое я пропустила, по крайней мере этот предмет давался мне легко. И почти не прилагая усилий, я сделала французский. Этот язык я знала идеально, так как Самюель была француженкой, она часто уделяла время на занятия со мной. Она начала меня учить, почти сразу же, как я стала жить с ними.
Немного хуже дело обстояло с моим знанием итальянского, я знала его посредственно, на уровне разговорного, — Терцо не любил вспоминать Италию, откуда сам был родом. И поэтому, конечно же, по-итальянски говорил крайне редко, в основном, когда бывал очень зол. А таковым он становился только после очередной выходки Прата. У меня просто уши вяли, если я разбирала, хотя бы половину слов, льющиеся из него. Зато этому языку меня учил сам Прат, причем так, чтобы не узнал Терцо. Но и он, зная его не любовь к всякого рода ограничениям, тоже не хотел рассказать, почему отец так не любит Италию.
Я подозревала, о связи, его не любви к родине, с одной из трех главных семей, но какой именно я не знала. Самые влиятельные вампиры, в сообществе вампиров, отвечающие за порядок. Главным законом было то, чтобы смертные не должны знать о них, вампирах. И я была нарушением закона. Вот почему отец стирал память всем, знавшим обо мне. Исключением, на данный момент, было пять вампиров: Прат, Ричард с женой, и конечно же, Грем с Калебом. Но, когда придет время проститься с последними двумя, он поступит также.
Я вздрогнула при мысли о том, что придется расстаться с Калебом. Эта мысль больно резанула меня по сердцу. Смогу ли я когда-нибудь перестать смотреть в его красивые глаза? Захочу ли, не видеть его вообще? Вряд ли.
И еще труднее становилось при мысли о том, что в таком случае, он никогда не вспомнит обо мне. Словно мне мало было его теперешнего равнодушия.
Мне никогда не разорвать этого адского круга. Не избавиться от этой сладкой муки — видеть его и не иметь права прикоснуться, обнять, почувствовать его губы на своих.
Я мысленно порадовалась, что никто в этом доме не мог читать моих мыслей. Интересно мог ли Калеб увидеть мысли так же как прошлое? Надеюсь, нет, иначе, зная теперь, что ему не обязательно целовать для этого, я нарывалась на опасность быть разоблаченной в чувствах к нему, каждый раз, когда он просто коснется моей руки.
Очередной взрыв смеха заставил меня поморщиться. Что же такого отец рассказывал им? Я очень надеялась, что ничего постыдного. Зато оглушительный смех заставил меня посмотреть на улицу. Наконец-то темнота пробралась во все уголки двора. Можно было, конечно же, идти и раньше, в октябре темнело быстро, только тогда оставалась вероятность встретить кого-либо около школы или даже в ней.
Теперь же я могла собираться. Я, так же как и Калеб, оделась во все черное, только вот ему его одежда подходила лучше. Мне с тоской вспомнилась его белая кожа в вырезе рубашки. Вздернутые манжеты позволяли видеть его твердые мускулистые руки, а расстегнутый воротник — горло и грудь, белые, как полотно свежевыпавшего снега на земле.
Подумав секунду другую, я схватила тушь и блеск для губ. Это внезапное желание, удивило меня. Я и так знала, что в любом случае не буду достаточно хороша для него. Но все же, желание было не перебором.
«Еще серьги одень» — ехидно глумилась с меня моя гордость, — но я не послушалась ее противного злого здравого голоса.
— Я готова, — с верху площадки окликнула я Калеба, и, заметив, что они смеются над моими фотографиями, где я впервые встала на лыжи, рассердилась, потому что Калеб был так весел и совершенно не обратил на мои слова внимания, лишь качнув головой.
Я была разочарована. Хотя бы маленький намек, что я нравлюсь ему. Нет, все официально и вежливо. Все совершенно ясно, я не произвела на него никакого впечатления.