Я ответила ему не сразу, делая вид, что сосредоточилась на вытирании стеклянных тарелок. На самом же деле, постаралась собраться с мыслями. Его улыбка и странным образом мерцающие газа имели для меня катастрофические последствия. Мне трудно было собраться с мыслями и ответить ему.
— Мне кажется, они должны быть в учительской, в столе мисс Крат, однажды, когда мы разговаривали о кружке, я помогала относить ей подобные работы, и она складывала их именно туда.
— Это так, — самодовольно ухмыльнулся он, — я помог ей сесть в машину и заодно немного покопался в ее памяти.
— Стоп, — нахмурилась я, поворачиваясь к нему, совершенно забыв, что мне не стоит смотреть в его глаза. Сердце сразу же гулко забилось, только я встретила его внимательный взгляд. Тарелки со звоном стукнулись. — Ты же говорил, что видишь прошлое, если поцелуешь кого-то?
— Я тебя дразнил, — ничуть не смущаясь, сознался он. Его глаза лукаво блестели и мне, все тяжелее было сохранять спокойствие.
Я несколько секунд подумывала, а не кинуть ли мне в него тортом? Но Калеб легко прочитал это желание на моем лице и предостерегающе оскалил зубы в улыбке. Мне было интересно, так ли легко читаются все мысли на моем лице, как он теперь прочитал эти. Скорее всего, нет, иначе он бы давно знал, что я чувствую к нему.
— Странно видеть тебя на кухне, — он передвинулся ближе ко мне, — ты всегда такая колючая, а здесь совершенно другая, домашняя…
Я тяжело вздохнула. Видимо он увидел теперь во мне свою бывшую жену. Узнай мама, какими мыслями теперь я себя мучила, она, вряд ли рассказывала бы о его бывшей жене.
— В Чикаго я часто пекла, пока не случилось… — я замялась, подбирая другие слова, — то, что случилось.
Его глаза потеплели, и мне было больно видеть, с какой добротой Калеб смотрит на меня. Я не хотела видеть в его глазах никаких других чувств, кроме любви. Он просто убивал меня своей добротой. Никогда не думала, что пожалею, об исчезнувшей из его глаз насмешки.
— Может, хочешь поговорить о… — мягко начал он, но я жестко его перебила.
— Может, хочешь рассказать мне о своей бывшей жене?
Удар настиг цель. Глаза Калеба сразу же превратились в две льдинки. Так стало еще хуже. Жалость и доброта, были лучше злости.
— Нет, — грубо отрезал он.
— Вот и я нет, — в тон ему сказала я, воинственно выпятив подбородок.
Мы несколько мгновений упрямо мерились глазами, но я сдалась первой, и стала убирать за собой следы моего пребывания на кухне. Он, молча, начал помогать.
Тишина недолго сохранялась между нами. Самюель как раз начала собираться на вечернюю службу, и первым делом заглянула на кухню, чтобы убедиться в готовности тортов. Ей нравилась идея принести на чай что-то сделанное своими (в данный момент моими) руками, все-таки в маленьком городишке как наш, что еще оставалось делать женщинам, как не печь, заниматься рукоделием и выращивать цветы? К моему огромному ужасу все это тоже начало нравиться ей. Для Самюель такие занятия были напоминанием о том, что она леди, по рождению и по воспитанию. На мое счастье, она хотя бы не поддавалась на уговоры Терцо и не тянула меня на такого рода предприятия.
Представив себя среди этих напыщенных матрон, я еле удержалась от смеха.
— Могу ли я забирать свои шедевры? — она вопрошающе встала возле Калеба. Я еще не видела людей прекрасней, чем эти двое. Как я могла даже мечтать о Калебе?
— Да-да, — в смятении ответила я, видя, как она переводит взгляд с меня на Калеба и усмехается. Она всегда обвораживала всех людей, но Калеб, почему-то, совершенно не обращал на нее внимания. А может, просто хорошо скрывал свои чувства? Мысль о том, что Калебу может нравиться Самюель, больно ударила меня по сердцу.
— И тебе нравиться? — удивлялся Калеб, очевидно совершенно не замечая снисходительной улыбки Самюель. — Эти ваши посиделки в церкви?
— О, милый мой, хоть нас разделяет всего 20 лет, но ты еще такой ребенок, — вздохнула она и мило тряхнула своими светлыми волосами. Я же подумала, если он ребенок, я тогда кто? Младенец?
— Вера дала мне так много. Даже больше чем ты можешь себе представить.
Я старалась заниматься своим делом и не концентрировать свое внимание на них двоих, и все же они завораживали меня. Я следила за их плавными движениями, и смотрела на свое отражение в оконном стекле. Мне казалось, что я выгляжу как заплывшая жиром свиноматка, около стройной прекрасной Самюель. Разве могли оставаться вопросы, почему я не нужна Калебу?
— Ну почему же, — сухо хохотнул Калеб, — меня воспитывали в строгом католицизме. Я даже подумывал о доле священника до того как… — видимо он хотел сказать «женился», но вставил другое, — как началась война. Тогда, когда я увидел, сколько умирает невинных людей, я понял, что будь Бог на свете, он бы не позволил этому произойти.
— Не Бог вложил оружие в наши руки, и не Бог выбирал на высокие посты, тех, кто развязал войну, — как будто говоря с маленьким ребенком, терпеливо пояснила Самюель.
— Ну, хорошо, — почти согласился с нею Калеб, его движения стали порывистыми, он забывал и двигался быстрее, чем надо, от этого у меня начинали болеть глаза. — А мы с тобой? Мы с тобой ошибки природы, фантастика, так сказать. Так почему мы существуем? Зачем он позволил это?
Его раздражали разговоры о Боге, это я заметила давно. Особенно его волновал тот факт, кем является он сам. Возможно, в этом городишке, не я одна страдала депрессией. Интересно было бы взглянуть на его картины. Возможно, они полны суицидальных сюжетов. Смешно, если учесть его плохоумераемость.
— Двадцать лет назад, черную розу тоже считали фантастикой, а теперь это даже не роскошь. Если верить историям, мифам, легендам — вампиры были всегда. Просто мы, скорее некоторая мутация. Многое в эволюции зависит от мутации. Может мы другой вид человека? Все в Его власти, мы тоже.
Я тихо застонала, не имея сил слушать далее их спор. Видимо для меня звук был более тихим, чем для них. Они двое резко повернули головы в мою сторону, будто на звук выстрела.
Всколыхнулся воздух, и Самюель была уже около меня.
— Тебе плохо?
— Да от ваших разговоров кому хочешь, станет плохо, — уныло отозвалась я, и они сразу же расслабились. Просто я терпеть не могла таких споров. Каждый выбирает то во что ему верить. И хоть Калеб, делал вид, что больше не верит в Бога, это не значило, что все так. Сколько прошло лет, а он просто был еще зол, вспоминая о случившемся пятьдесят лет назад. Сколько горечи и сожалений. Возможно его схожесть в таких чувствах со мной, делали его еще более желанным. Никто иной, не мог понять, что такое сожаление. Могла ли я его любить еще сильнее, чем теперь?